— Ряд джентльменов, имена которых я оставлю в секрете, — чуть улыбнулся Дрейк, продолжив после паузы говорить, — и я в том числе, сочли своим долгом в частном порядке конфиденциально завербовать на военную службу корабли, артиллеристов и моряков на весь следующий год. Пока мне удалось привлечь своих друзей, всегда доверяющих мне, так что в данный момент для плавания снаряжаются барки «Тальбот», «Спарк»и «Боннер». Также готовятся мои «Элизабет Фаунз», «Элизабет Дрейк»и барк Джона Хоукинса, носящий его имя. Наша партия попыталась расшевелить дона Антонио, этого жалкого незаконнорожденного претендента на португальскую корону, снова попытаться захватить трон.

Капитан Уайт, один из помощников Дрейка, счел необходимым вступить в разговор и добавил:

— Что за жалкий проходимец этот Антонио! Но нужда заставляет, когда черт погоняет.

Сырой декабрьский ветер дунул в трубу, шевельнув на каминной решетке огонь и пепел.

Сэр Роберт отхлебнул из чаши подогретого с пряностями вина, внимательно оглядел своих именитых гостей и бросил на Хьюберта проницательный взгляд.

— Я так понимаю, сэр Френсис, вам хочется, чтобы и я решил, смогу ли что сделать ради осуществления ваших планов — что-нибудь вроде оснащения судна?

— Вы, как всегда, попали не в бровь, а в глаз, дружище Роберт, — хохотнул Дрейк. — Откуда еще в Англии я бы предпочел получить крепко сбитое, хорошо оснащенное судно, как не из Байдфорда в Девоншире. — Следующий свой вопрос Дрейк адресовал скорее Хьюберту, нежели его отцу: — Какого размера судно вы, по вашему мнению, могли бы полностью взять на себя?

Молодой человек подумал и сказал:

— Прошу понять меня, сэр Френсис, но, по правде говоря, я слишком был занят реставрацией нашего имения, чтобы ответить сразу. Но, клянусь честью этого дома, я найду людей и провизии на галион водоизмещением, — он помедлил и покусал губу, — скажем, тонн в триста.

— Галион в триста тонн водоизмещением? Вы не преувеличиваете свои возможности?

Разогретый вином и с туго набитым желудком, Хьюберт отвечал с непривычной быстротой:

— Нет, сэр Френсис. В Лондоне у меня есть друг, он плавал с нами в Санто-Доминго, Картахену и Виргинию. В прошлом году он учился в Дептфорде искусству кораблестроения.

Дрейк быстро поднял голову, и его желтые волосы сверкнули отраженным огнем камина.

— Может, вы имеете в виду того рослого рыжеволосого капитана торгового флота по имени Генри Уайэтт?

Хьюберт очень удивился тому, что из всех сотен, а то и тысяч человек, с которыми, должно быть, встречался в своей жизни адмирал, он мысленным пальцем ткнул прямо в нужное имя. Вкратце Дрейк затем описал свою первую встречу с помощником капитана «Первоцвета».

— Если вы оснастите такое прекрасное судно, — серьезно пообещал адмирал, — я позволю вам выбрать лучшие из артиллерийских орудий, которые я собрал в Плимуте. — Он вскочил на ноги, перешел к камину, чтобы погреть себе спину, и скупо сказал: — Буду надеяться, ваш галион прибудет туда первого апреля.

Ну вот и попался! С потяжелевшим сердцем Хьюберт вдруг отдал себе отчет, какое тяжелое обязательство он так легко взвалил на себя. Придется еще раз продавать многие акры лучшего леса, а Розмари — ей придется вести хозяйство с гораздо меньшим количеством слуг: даже половины не останется из тех, кто есть сейчас в ее распоряжении.

Дрейк, должно быть, учуял, что юного джентльмена что-то гнетет. Он сказал:

— Не думайте, Хьюберт, что я с легким сердцем принимаю ваше предложение, что я недооцениваю, чего оно вам стоит. Я б и не думал просить об этой поддержке, не будь я в ужасе перед тем, что нынешние советники королевы оставили нас почти столь же беспомощными, как желток в разбитом яйце. Но именно мы, из Девона и остальная Англия должны спасти ее величество и эту страну — во что бы то ни стало.

Теперь, когда галион «Центурион», принадлежащий ее величеству, был спущен на воду и ожидал, когда его отбуксируют в канатно-мачтовый бассейн в Вулидже, Генри Уайэтт оказался в полосе немного непривычного безделья. Умышленно избежав несколько возможностей наняться в экспедицию против Кадиса, столь заметно обогатившую Хьюберта Коффина и кузена Питера, Уайэтт, однако, приобрел бесценное понимание, отчего корабль становится валким, тихоходным и непригодным для морских плаваний или, напротив, прочным и быстрым. Кроме того, он завел себе друзей среди высокородных и влиятельных дворян — в частности, таких, как сэр Джон Хоукинс, теперь казначей королевского военно-морского флота, старый Мартин Фробишер и, главное, тот обходительный и дипломатичный, но в то же время решительный и дальновидный джентльмен — лорд Хоуард Эффингемский.

Снова флюгер настроений и желаний королевы описал почти полный круг, и снова она склонялась к тому, чтобы идти на Испанию. Это стало очевидно из заявления, что ее добрый верный вассал лорд Хоуард Эффингемский 21 декабря 1587 года должен стать «нашим генерал-лейтенантом, главнокомандующим и предводителем на море всего английского флота и армии, теперь снаряженных для выступления против испанцев и их союзников».

По тавернам, парусным и свечным складам и веревочным мануфактурам распространялся слух, будто ее величество королева Елизавета все-таки приказала закупать провизию и поскорее заканчивать те корабли, что все еще стояли на стапелях.

Бережливо откладывая из жалованья, получаемого на верфи и требуя от Кэт строжайшей экономии расходов на домашнее хозяйство, Уайэтт скопил достаточно средств, чтобы подумывать вместе с кузеном о покупке трофейного барка, достаточно быстроходного, вместительного и удобного в управлении.

Нынче вечером он решил разыскать своего кузена, прежде чем Питер разбазарит все свое состояние: этот белокурый гигант снял себе жилье в шумной таверне, недавно переименованной в «Дрейк и якорь». Немедленно какой-то шутник со склонностью к каламбурам на ее вывеске нарисовал масляными красками дикого селезня, уютно, хоть и не очень естественно, устроившегося на якоре[68].

Здесь вечер за вечером Питер Хоптон царствовал в пивной, бесплатно угощая выпивкой и закуской любого разорившегося морского волка, который мог утверждать, что когда-либо плавал под флагом любимицы нации.

Разумеется, щедростью Питера пользовались стайки юных и миловидных девчонок, но они любили его также за добродушие, удивительную силу и терпимость. Его доблестные подвиги в кровати быстро завоевали ему легендарную славу вдоль и поперек Холодной Гавани, этой беззаконной трущобы.

Порой старшему артиллеристу доставляло удовольствие затаскивать к себе в постель трех хихикающих шлюшек одновременно, и часто он поддерживал дух в таверне своими веселыми шутками до первых петухов. Понятно, что вскоре перед Новым годом у Питера на причинном месте появился бубон, положивший хоть и временный, но мучительный конец его беспутству.

Когда Уайэтт застал его в кабаке, здоровенный детина сидел в изолированной комнатушке, которая впоследствии будет называться «салон бара», в компании с нездоровым на вид желтолицым парнем и крупным носатым голландцем. Что-то побудило Генри задержаться в большой комнате пивной и подслушать разговор, который велся внутри, в маленькой. Двое незнакомцев слушали словно завороженные сильно детализированный красочный рассказ Питера о любовных утехах со своими служаночками из племени монокан.

Человек с желтоватым лицом, когда появился Уайэтт, опустил свою кружку на стол.

— Отчего бы тебе не стремиться вернуться в эту Америку, о которой ты говоришь, — мрачно проговорил он. — Следующей весной хорошо будет тому, кто переберется туда.

— Это почему же?

— Хочу, чтобы ты знал, приятель, что в этот самый час в Лиссабоне стоит больше четырехсот пятидесяти военных кораблей.

Голландец посмотрел на него с тупым изумлением,

— Но это же невозможно. Такого количества кораблей не найдется во всей Испании.

— Я что, вру? — прорычал желтолицый, порываясь встать.

— А ты их считал? — спросил Питер.

— Лопни мои глаза, считал, хотя и не полностью, — признался желтолицый. — Я бросил счет на