слабенькими кораблями и разболевшимися командами. Я заставлял высокомерных наместников того же самого Филиппа скулить о пощаде, я плавал по его доминионам куда мне вздумается, я грабил его города, пленял или топил его корабли с сокровищами и освобождал его рабов. Один и без всякой поддержки, я делал это, несмотря на Уильяма Беркли и других бесхребетных слюнтяев при дворе королевы.

Золотой адмирал гневно огляделся вокруг.

— Разве кто-нибудь из вас сомневается, что я лучший моряк Англии всех времен? Разве кто-нибудь еще разбирается так, как я, в мореплавании, судостроении, артиллерии?

Никто ничего не сказал, но Уайэтт заметил несколько залившихся краской лиц и брошенных в сторону взглядов.

— Да! Я навсегда подорву мощь Испании, если… — как искусный оратор, каким он и был, Дрейк сделал паузу, — если ее величество королева дарует мне разрешение извести этого монаршего иуду в его собственном отечестве, где я разобью Филиппа в пух и прах.

С характерно резким движением Дрейк повернулся к своему адъютанту.

— Распорядись, чтобы моя шлюпка через полчаса была наготове с командой крепких гребцов. До Хэмптон-Корта идти далеко вверх по течению. Капитан Феннер, приготовьтесь сопровождать меня. — Адмирал сделал такой резкий поворот, что его золотой воротник засверкал. — Капитаны Винтер, Мун и вы, мастер Ричард Хоукинс, отправляйтесь в контору коменданта порта с капитаном Фостером. Там тщательно установите, какое количество наших судов ушло из всех портов в Испанию и Португалию за последние два месяца. — Неожиданно он подмигнул своим ярко-синим глазом. — И того — смотрите, чтобы случайно не вышло так, что вы недооценили их количества.

К огромному удивлению Генри Уайэтта, он вдруг прибавил со своей необычайно обаятельной улыбкой:

— Молодой Уайэтт, вас я попрошу отправиться со мной в Хэмптон-Корт незамедлительно. Там при дворе я научился понимать, что сведения очевидца имеют большую убедительность.

Капитаны начали покидать залитую солнцем каюту Дрейка, пригибаясь, чтобы не удариться головой об украшенные резьбой палубные балки и покрытые тонким листовым золотом рельефные украшения. На одной из дверей, сколоченной из тяжелого дуба, очень живыми красками и со вкусом был воспроизведен герб, дарованный Золотому адмиралу. Герольд описал бы его таким образом: «Щит черный, меж двух серебристых звезд колышется топь; гребень — земной шар, большой корабль под парусом, ведомый канатом, который держит рука, появившаяся из облака серебристого».

Капитан Джон Фостер уже направился к сходному трапу, когда Дрейк ухватил его за грубую серо- коричневую байку рукава его куртки.

— Скажи-ка мне, мил человек, это ты первым заподозрил, что истинное намерение коррехидора состоит в захвате вашего судна?

— Бог с вами, нет, ваше превосходительство, это был мой помощник Гарри Уайэтт. Он молод, но шустр, и у него острый глаз на мошенничество — как я впервые убедился в прошлом году в Леванте.[30]

— Такой честный ответ, — прогудел Дрейк, — заслуживает такой же честной награды. Ричард! — Он властно кивнул мальчику-слуге, пареньку лет двенадцати. — В том сундуке ты найдешь серебряный кубок, гравированный собственными моими руками. Принеси-ка его сюда, чтобы я мог подарить сей скромный знак уважения честному, откровенному моряку.

Хотя Генри Уайэтту доводилось присутствовать на кричаще пышных церемониях в честь дворцовых и религиозных праздников в Испании и Португалии, ему, как и большинству англичан, как-то никогда не приходило в голову, что в нынешнем, 1585 году невзрачная рыжеволосая дочка Генриха VIII и Анны Болейн живет среди блеска и великолепия приблизительно того же характера.

Устремив глаза в сторону берега, пока выкрашенная в голубую и серебристую краски шлюпка сэра Френсиса Дрейка шла к массивным Водным воротам дворца Хэмптон-Корт, он видел там, на разнообразных бархатистых травянистых лужайках, подступающих к заросшим тростником берегам Темзы, словно бы слетевшихся на них великолепных гигантских бабочек, перемещающихся туда-сюда Множество белых ручных лебедей с любопытством поплыли к приближающейся шлюпке, но иные дикие, плававшие там же, выскочили из камыша, захлопали крыльями и стали удирать вверх по зеркально-гладкой поверхности речки, увлекая за собой всю стайку.

На лужайках за водной галереей сидели или прогуливались десятки дам и джентльменов, наряды которых по яркости красок превосходили любое собрание тропических птиц.

В регулярные интервалы дюжий дворцовый страж обходил свои посты с полированной алебардой на плече. Эти здоровые парни носили мундиры, состоящие из зеленого и белого цветов — цветов династии Тюдоров, а на широкой груди — розу Тюдоров, украшенную личной монограммой королевы Елизаветы, «Е R»[31], вышитой чисто золотой нитью, которой никогда не суждено было потускнеть.

Стражи, дежурящие у Водных ворот, изящно взяли алебарды на караул, когда сэр Френсис Дрейк, невысокого роста, крепкий и энергичный, ступил на берег в своем щегольском мундире из синего, желтого и красного цветов. За ним следовал капитан его флагмана, Томас Феннер, великолепный в темно-фиолетовом дублете и серебристых коротких штанах; на плече небрежно драпировался короткий плащ из ярко-желтой мавританской кожи.

Генри Уайэтт в темно-коричневой рубахе из грубой шерстяной материи, в кожаной куртке, в серых широких шерстяных штанах и чулках из неотбеленного льна представлял собой унылый контраст, несмотря на всю свою мускулистую фигуру, медного цвета лицо и блестящие темно-рыжие волосы.

Прошествовав под Водными воротами, трио снова оказалось под солнечными лучами и последовало за караульным сержантом по дорожке, огибающей с края знаменитую Фонарную беседку из зелени, расположенную на невысоком холме. По краям этой широкой и ровно устланной гравием дорожки, вьющейся между кустарниками аккуратно подстриженного тиса, на каменных пьедесталах стояли любопытные каменные изваяния, известные как «Звери короля»: антилопы, львы, борзые собаки, драконы, быки, лани, леопарды и представители многих других существ; и почему-то все они являлись опорой для флюгеров.

Появился дворецкий ее величества, почетный старый джентльмен с огромными белыми брыжами. Он нес длинный жезл из черного дерева, увенчанный изображением кисти руки, искусно вырезанной из слоновой кости. Дворецкий поспешил вперед, и его костюм из черного бархата сильно контрастировал с ослепительным великолепием одеяний других придворных королевы.

На просьбу Дрейка о незамедлительной аудиенции дворецкий сделал извиняющийся жест руками и объяснил, что ее величество в данный момент находится в личном кабинете, совещаясь с сэром Уильямом Сесилом, лордом Беркли и этим злейшим соперником советника сэром Френсисом Уолсингемом. Ее нельзя было беспокоить ни под каким предлогом.

— Неужели я такой уж незначительный? — побагровел Дрейк и досадливо щелкнул пальцами, но все же взял себя в руки и изобразил терпение. — Тем не менее я прошу вас известить о моей скромной персоне ее милостивое величество и передать ей, что у меня неотложное дело. В самом деле, милорд, я и мой молодой спутник прибыли с вестями исключительной важности.

— Мне пре… предстоит говорить с королевой! — заикаясь, воскликнул Уайэтт.

— Верно.

— Но, господа, я же ни м-манер не знаю, ни г-говорить не умею, ни на-наряжен как следует, чтобы предстать перед королевой.

— Выше нос, паренек, — подбодрил его Феннер. — Это точно, одежонка твоя темная, как у галки, но ведь везде говорят, что Глориана может различить верное сердце под простым одеянием; кроме того, ее величество обожает то, что она называет «простыми англичанами».

Уайэтт распрямился и, стараясь справиться с незнакомой ему доселе дрожью в голосе, спросил:

— Но… но умоляю, скажите, к-как мне ве-вести себя?

Дрейк расхохотался, хлопнул матроса торгового судна по плечу и отвечал:

— Ну что ж, да благословит тебя Господь, все, что тебе нужно делать, когда предстанешь перед ней, это опуститься на одно колено и ждать, пока ее величество не прикажет тебе подняться. Тогда не трусь и