скрываются некоторые недостатки и отсутствие элементов, необходимых для изобретения, сделанного Гутенбергом:
• слишком сложные системы письменности: для книгопечатания нужна алфавитная основа;
• консервативность укоренившихся систем письма: никто не был заинтересован в переменах, даже если их инициатор – сам император;
• неподходящее качество бумаги: китайская бумага подходила только для каллиграфии и ксилографии;
• отсутствие на Востоке винтовых прессов, так как там не пили вина, не выращивали маслин и использовали другие методы высушивания бумаги;
• большие затраты на книгопечатание: ни в Китае, ни в Корее, ни в Японии не существовало системы, которая могла бы выделить деньги на исследования и разработку.
Вместе с тем в 1440 году в каждом большом европейском городе были все элементы, необходимые для изобретения Гутенберга, в связи с чем может возникнуть вопрос: почему же в таком случае аналогичная идея не пришла в голову кому-нибудь другому? В действительности кое-кто очень близко подошел к подобной идее.
Это произошло, или почти произошло, в Авиньоне, городе на юге Франции, где с 1309 по 1377 год располагалась папская резиденция. Фактически Авиньон тогда не был французским городом официально – он принадлежал королю Неаполя и был выкуплен папой в 1348 году; лишь в XVIII веке город присоединился к Франции. Но папы были французами и находились под контролем Франции. Затем на протяжении 30 лет (в период Великой схизмы) большой укрепленный дворец являлся резиденцией антипап, тогда как папы снова правили в Риме. Авиньон возвышался над Роной, через которую в XII веке был переброшен мост. Его огромные арки скрывали в своей тени танцевавших под мостом гуляк. Три арки, простирающиеся через всю реку, сохранились до наших дней.
В этот центр образования и торговли прибыл чешский немец – Прокопий Вальдфогель (Лесная Птица) – это имя вполне подошло бы кому-нибудь из героев «Волшебной флейты». Сбежав из Праги во время гуситских волнений, Вальд фогель поселился в Люцерне, а затем в 1444 году перебрался в Авиньон. Согласно судебным хроникам, он, как и Гутенберг, работал ювелиром. У Вальдфогеля было два стальных алфавита и различные металлические «формы». Он предлагал школьному учителю по имени Манаудус Виталис (или Мано Видаль на французском) обучить его «искусству искусственного письма». В 1446 году некий Георг де ла Жарден принял его на работу, пообещав сохранить искусство в тайне, а еврей, занимавшийся печатью на ткани, договорился с Вальдфогелем об изготовлении наборов еврейских и латинских букв.
Чешский немец Прокопий Вальдфогель, как и Гутенберг, работал ювелиром. У него было два стальных алфавита и различные металлические «формы».
Хотя эти алфавиты необязательно должны были использоваться для книгопечатания – ведь нигде не упоминается о прессах и изготовлении инструментов или литер, – но вся секретность странным образом напоминает работу Гутенберга, вследствие чего возникло множество спекуляций на тему возможных связей между ними. Например, в 1439 году, когда Вальдфогель поселился в Люцерне, у партнеров Гутенберга – братьев Дритценов – тоже были там дела; хроники Авиньона упоминают о серебряных дел мастере Вальтере Рифле, который, вероятно, мог быть родственником партнера Гутенберга Ганса Риффле. Дошли ли до Вальдфогеля слухи о работе Гутенберга в Страсбурге? Использовал ли он его знания для того, чтобы получить небольшую прибыль в Авиньоне? Был ли он близок к чему-либо более существенному? Или же мы находимся на ложном пути (поскольку писцы также называли свою высококачественную каллиграфию искусственной, чтобы привлечь учеников)?
Мы никогда об этом не узнаем. Вальдфогель бесследно исчез, не оставив после себя ни книги, ни пресса, ни пунсона, ни формы, – лишь намек на то, что Гутенберг не без причин пытался сохранить свою работу в тайне.
Фактически вплоть до ХХ века бытовало мнение, что Гутенберга могли опередить в Голландии. Здесь в нескольких богатых городах – Лейдене, Харлеме, Утрехте – велась активная торговля ксилографическими книгами, отпечатанными с деревянных блоков, на которых были вырезаны целые страницы с текстом и различными изображениями. В Харлеме жил производитель ксилографических книг по имени Лоренс Костер. На протяжении 300 лет Костер был для Харлема тем же, чем Гутенберг для Майнца. Согласно местному преданию, Костер – автор изобретения, которое украл Гутенберг.
Происхождение этой истории не совсем понятно. Городские хроники Кёльна за 1499 год говорят о том, что, хотя «искусство» и было изобретено в Майнце, «предварительные испытания проводились в Голландии». На протяжении следующего столетия этот смутный намек укрепился и оброс деталями, а затем был представлен в качестве подлинной истории, в полном виде изложенной в латинском описании Нидерландов – книге «Батавия», написанной в 1568 году государственным чиновником по имени Адриен де Йонге, который латинизировал свое имя как Адриан Юний. Книга издана после его смерти – в 1588 году.
Вплоть до ХХ века бытовало мнение, что Гутенберга могли опередить в Голландии.
История де Йонге основана на сообщениях «пожилых и уважаемых граждан, занимавших высокие должности и заверивших меня в том, что узнали об этом от своих предшественников». Среди них был наставник де Йонге, утверждавший, что узнал об этом от переплетчика по имени Корнелис, который, по его собственным словам, был учеником Костера.
История выглядит следующим образом. Костер, прогуливаясь по лесу, начал вырезать из березовой коры какие-то буквы. Вернувшись домой, он с их помощью отпечатал несколько строк текста для детей своей дочери. Вследствие дальнейших экспериментов получены буквы из свинца и олова, которые сейчас, к сожалению, утеряны, но «винные кружки, в которые были переплавлены эти литеры, все еще экспонируются» в старом доме Костера. Таким образом было начато дело, которое привело к созданию книг, одна из которых – «Зеркало нашего спасения» (
Именно он оказался неверным слугой и принес несчастье своему хозяину. Как только этот Иоганн, которого с книгопечатанием связывала клятва, посчитал, что достаточно знает о соединении букв и отливке литер – в этом, по сути, и заключалось все ремесло, – он воспользовался первым же благоприятным случаем, чтобы сбежать. Этот случай произошел в Рождественский сочельник [1441 года]: когда все были в церкви, он похитил литеры, инструменты и все оборудование.
Корнелис, учившийся вместе с ним, потерял рассудок и остался обезумевшим до конца своей жизни. Каждый раз, рассказывая историю о предателе Иоганне, «он проклинал те ночи… когда вынужден был делить с ним кров». Вернувшись в Майнц, Иоганн начал собственное дело, издав свою первую книгу в 1442 году. Об остальном нам уже известно.
В дальнейшем эта история обросла дополнительными подробностями. В начале XVII века Костера изображали уже как успешного типографщика, владевшего прессом, и вплоть до середины XX века учебники и популярные книги по истории утверждали, что он был настоящим изобретателем, а Гутенберг – подлым самозванцем.
Но, как историки вскоре поняли, в этом деле много темных пятен. Фамилия Иоганна приведена как «Фауст», и его, видимо, путали как с главным покровителем Гутенберга – Фустом (о котором мы поговорим далее), так и со средневековым чернокнижником, которого увековечили Марло, Гёте и Гуно. Не упоминается ни о фамилии Генсфляйш, ни о фамилии Гутенберг. Обратите внимание на детали повествования, придуманные для того, чтобы история выглядела более правдоподобной: лес, дети, винные кружки, рождественская кража, происшедшая как раз за 128 лет до того, как Юниус об этом написал, что совпадает с датой, которую в XVI веке было принято считать годом изобретения Гутенберга. В Харлеме действительно жил торговец книгами по имени Корнелис, но он умер в 1522 году. Если он работал у Костера вместе с Иоганном Фаустом в 1441 году, то должен был прожить 100 лет. И, если все инструменты были похищены, как Костер мог продолжать свое дело? И как именно Костер изготавливал свои литеры? Специалисты предполагают, что он мог отливать их в песке, но эксперименты показывают, что такой метод крайне неэффективен. И, наконец, нас интересуют не резчики по дереву, коим, судя по всему, был Костер, а люди, занимавшиеся обработкой металла.
