кробюзонского посольства.
— Вы не хотите в город? — спросил Иоганнес.
— Не испытываю никакой потребности в жирной пище и дешевых сувенирах, — ответила она. — Эти острова нагоняют на меня тоску.
По лицу Иоганнеса расползлась улыбка, словно он остался доволен ее словами. Он пожал плечами и поднял взгляд к небу.
— Дождик собирается, — сказал он, словно она задала ему его же вопрос, — а у меня много дел на борту.
— А зачем мы вообще зашли сюда? — спросила Беллис.
— Думаю, это какое-то правительственное поручение, — осторожно сказал Иоганнес. — Это наш последний крупный форпост. Дальше влияние Нью-Кробюзона становится… гораздо менее заметным. Вероятно, здесь приходится выполнять массу всевозможных формальностей. — Помолчав немного, он добавил: — К счастью, нас это не касается.
Они смотрели на неподвижный, темный океан.
— Вы видели кого-нибудь из заключенных? — внезапно спросил Иоганнес.
Беллис удивленно посмотрела на него.
— Нет. А вы?
Она насторожилась. Напоминание о мыслящем грузе на корабле выбило ее из колеи.
Когда время пришло и Беллис поняла, что ей придется оставить Нью-Кробюзон, ее охватили отчаяние и испуг. Она составляла планы, пребывая в тихой панике. Ей необходимо было уехать как можно дальше, и поскорее. Толстое море и Миршок располагались слишком близко. Она лихорадочно стала перебирать другие места — Шенкелл, Йоракетч, Неовадан, Теш. Но все они были либо слишком опасными, либо слишком далекими, либо слишком чужими, труднодостижимыми, пугающими. Ничто в них не заставило бы почувствовать Беллис, что она дома. И Беллис в ужасе поняла, что для нее слишком тяжело начать все заново, что она цепляется за Нью-Кробюзон, за то, что сделало ее такой, какова она есть.
Потом в голову пришла мысль о Нова-Эспериуме. Острая нехватка жителей. Вопросов никто задавать не будет. На полпути к краю света, маленький нарост цивилизации на неизвестной земле. Дом вдали от дома, колония Нью-Кробюзона. Куда более грубый, жесткий и отнюдь не изнеженный дом (колония была еще слишком молода и избытком добродушия не страдала), — но все же поселение, скопированное с ее родного города.
Беллис поняла, что если выберет этот пункт назначения, то Нью-Кробюзон, хотя она и спасается из него бегством, оплатит ее путешествие. К тому же для нее останется открыт канал связи — постоянные, пусть и нечастые, контакты с кораблями из дома. И тогда, вполне вероятно, в один прекрасный день она узнает, что риска больше нет и можно вернуться.
Но суда, отправлявшиеся в долгое и опасное путешествие из Железного залива по Вздувшемуся океану, непременно везли в Нова-Эспериум рабочую силу. А это означало, что в трюмы набивали заключенных — батраков, закабаленных, переделанных.
Беллис становилось нехорошо при одной мысли об этих мужчинах и женщинах, запертых внизу без света, а потому она о них не думала. Будь у нее возможность выбора, она бы держалась как можно дальше и от таких путешествий, и от таких грузов.
Беллис посмотрела на Иоганнеса, пытаясь прочесть его мысли.
— Должен признаться, — неуверенно сказал он, — меня удивляет, что я не слышал
Беллис ничего не сказала. Она ждала, когда Иоганнес сменит предмет разговора, чтобы она по- прежнему могла пытаться не думать о грузе внизу.
До нее доносился назойливый гвалт из портовых таверн Ке-Бансса.
Под смолой и металлом в сырых трюмах. Жрать и драться из-за еды. Запах дерьма, малафьи и крови. Визги и мордобой. И цепи, как камень, и повсюду шепоток.
— Вот беда, парень. — Голос был чуть хриплым от недосыпа, но сочувствие — искренним. — Как бы тебя за это не выпороли.
Перед решетками трюмной тюрьмы стоял юнга, скорбно глядя на черепки посуды и разлитую похлебку. Он накладывал поварешкой еду для заключенных, и его пальцы не удержали миску.
— Эти глиняные штуки вроде как железо, пока их не уронишь.
Человек за решеткой был таким же грязным и усталым, как и все остальные заключенные. На груди под его разорванной рубашкой виднелось вздутие — огромная опухоль, из которой торчали два длинных зловонных щупальца. Они безжизненно покачивались — два бесполезных жирных отростка. Как и большинство сосланных, он был переделанным, которому в наказание за что-то с помощью науки и магии придали новую форму.
— Это напоминает мне историю о том, как Раконог отправился на войну, — сказал человек. — Ты ее знаешь?
Юнга подобрал с пола грязные куски мяса и морковки и бросил их в бадью, потом посмотрел на говорившего. Заключенный отошел назад, прислонился к стене.
— Как-то раз в начале времен Дариох выглядывает из своего шалаша и видит, что к лесу приближается армия. И чтоб мне сдохнуть, если это не рать Нетопырья пришла за своими метелками. Ты ведь знаешь, как Раконог отобрал у них метелки, а?
Юнге было лет пятнадцать — многовато для такой работы. Одежда на нем была не чище, чем на заключенных. Он смерил рассказчика с ног до головы взглядом и улыбнулся —
— Ну так вот, — продолжал заключенный, — Дариох тогда вызывает к себе Раконога и показывает, что вот, мол, Нетопырье наступает, и говорит ему: «Это ты, Раконог, накосячил. Ты прихватил их вещички. Солтер сейчас на краю света, так что сражаться с ними придется тебе». Ну, тут Раконог с проклятиями и стонами, со всякими словечками… — Человек сложил пальцы в подобие двигающихся челюстей.
Он хотел было продолжить, но юнга оборвал его.
— Я знаю эту историю, — сказал он. — Уже слышал.
Наступило молчание.
— Жаль-жаль, — сказал человек, удивляясь собственному разочарованию. — Но знаешь, сынок, я сам ее давненько не слышал, так что я, пожалуй, расскажу до конца.
Мальчишка недоуменно посмотрел на него, словно пытаясь понять, шутит тот или нет.
— Рассказывай. Мне-то что. Мне все равно.
И заключенный рассказал до конца, останавливаясь, когда его начинал душить кашель или нужно было набрать в грудь побольше воздуха. Юнга двигался в темноте за решеткой, убирая грязь, накладывая добавки. Он вернулся к концу истории, когда керамо-фарфоровый панцирь Раконога треснул, поранив его, и рана оказалась глубже, чем если бы панциря вообще не было.
Мальчишка посмотрел на уставшего рассказчика, закончившего историю, и снова улыбнулся.
— И что, ты мне не скажешь, какой тут урок? — спросил он.
Человек улыбнулся едва заметной улыбкой.
— Думаю, ты его уже знаешь.
Мальчишка кивнул и задумался на мгновение, сосредоточиваясь.
— «Если сталкиваешься с чем-то, что не очень хорошо, то лучше уж вообще ничего, чем это», — процитировал он. — Мне всегда больше нравились истории без морали, — добавил он и присел на корточки у решетки.
— Ебись оно конем, я с тобой согласен, парень, — сказал человек. Он помедлил, потом протянул руку сквозь решетку. — Меня зовут Флорин Сак.
Юнга колебался. Он не боялся, просто взвешивал все «за» и «против». И наконец пожал Флорину руку.
