сомневается в проекте, и он, мол, читал какой-то памфлет, написанный неким Финком, или Фитчем, или Фенчем. Шекель сказал Беллис, что, на его взгляд, это замечательная идея, но он слышал, будто некто по имени Фенч говорит: мол, Любовники напрашиваются на неприятности.
Беллис по-прежнему удивлялась умению Сайласа проникать в самое чрево города. Опасно ли это? — спрашивала она. Не ищут ли его Любовники?
Она улыбнулась, подумав о Шекеле. Некоторое время ей не удавалось продолжать занятия с ним, но, заглянув недавно, парень не упустил случая с гордостью продемонстрировать ей свои успехи. В ее помощи больше не было нужды.
Он пришел спросить, о чем написано в книге Круаха Аума. Шекель был отнюдь не глуп. Он прекрасно понимал, что книга, которую он нашел, возможно, стала причиной неожиданных и бурных событий последней недели — лавины листовок, необычного плана, новой диковинной работы Флорина.
— Ты был прав, — сказала она ему. — Мне понадобилось некоторое время, чтобы перевести книгу, но когда я поняла, что она собой представляет — отчет об эксперименте…
— Они вызвали аванка, — прервал ее Шекель, и Беллис кивнула.
— Когда я поняла, что это за книга, — продолжала она, — я позаботилась, чтобы она попала к Тинтиннабулуму и Любовникам. Оказалось, что именно она им и нужна, часть их планов…
— Книга, которую нашел
В аэромастерских на «Опеке» начал обретать форму объемистый остов из проводов и балок.
В углу огромного помещения лежал огромный покров из темно-желтой кожи. Сотня мужчин и женщин сидели по его краям и ловко работали толстыми, длиной в палец, иглами. Тут же стояли кадки с хемикалиями, смолой и гуттаперчей для уплотнения огромных баллонов. Деревянные планки и кованые металлические брусья, соединяясь, приобретали контуры пилотской и пассажирской гондол.
Помещения аэромастерских на «Опеке», хотя и весьма внушительные, не могли вместить это изделие в окончательном его виде. Поэтому все готовые части поднимались на расчищенную палубу «Гранд-Оста», где закреплялись баллоны, склепывались воедино отдельные части корпуса, натягивался кожаный покров.
Единственным в Армаде судном, достаточно большим для таких работ, был «Гранд-Ост».
Было двадцатое, пяльница, или седьмой небди кварто морской черепахи: Беллис теперь было все равно, каким календарем пользоваться — армадским или кробюзонским. Она не видела Сайласа уже четыре дня.
Теплый воздух полнился птичьим щебетом. Беллис стало тесно в замкнутом пространстве ее комнат, но, когда она вышла прогуляться на улицу, клаустрофобия не прошла. Дома и корабельные борта словно потели на влажной жаре. Беллис не изменила своего мнения о море — его размеры и однообразие вызывали у нее протест. Но в то утро она вдруг ощутила острую потребность убраться подальше от свесов городских крыш.
Беллис корила себя за часы, проведенные в ожидании Сайласа. Она понятия не имела, что с ним случилось, но чувство одиночества, боязнь, что он может никогда не вернуться, быстро закалили ее. Она поняла, насколько уязвимой стала, и вновь воздвигла вокруг себя непреодолимую стену. «
Стражники приходили за ней ежедневно и отводили к Любовникам, к Тинтиннабулуму, к охотникам с «Кастора» или в комитеты, роль которых в поднятии аванка была ей совершенно неясна. Ее перевод тщательно изучался, разбирался по частям — ей пришлось иметь дело с человеком, который владел верхнекеттайским, хотя и не так хорошо, как она. Тот интересовался подробностями: почему вот здесь она употребила такое время? Почему выбрала эту часть речи? Почему перевела это слово так, а не иначе? Манера его общения была заносчивой, и Беллис доставляла себе маленькие радости, ставя его на место.
— А вот здесь, на этой странице, — в своем обычном нагловатом тоне спросил он. — Почему вы слово «моргхол» передали как «желание»? Оно имеет противоположное значение!
— Из-за времени и залога, — ровным голосом ответила Беллис. — Все придаточное предложение в иронично-продолженном. — Она чуть было не добавила: «
Беллис понятия не имела, к чему все эти допросы с пристрастием. Ощущение было такое, будто из нее выжимают все соки. Она втайне гордилась своим поступком. Порой она загоралась всем, что касалось проекта и острова, потом быстро брала себя в руки, будто в ней шла борьба между раздирающим ее желанием и мрачной, брюзгливой реакцией человека, попавшего сюда по принуждению.
Но пока еще никто не сказал ей, что она попадет в экспедицию, а ведь это было главным в ее плане. Может быть, что-то пошло не так? — спрашивала она себя. И Сайлас все равно исчез. Может быть, рассудительно говорила она себе, пора составить новый план? Если из прежнего ничего не получится, если они оставят ее в Армаде, а с собой возьмут другого переводчика, тогда, решила Беллис, придется сказать им правду. Она попросит их сжалиться над Нью-Кробюзоном, расскажет о нападении гриндилоу, чтобы они знали, чтобы могли отправить послание вместо нее.
Но она с неприятным страхом вспомнила слова Утера Доула, перед тем как тот пристрелил капитана Мизовича. «
По Водочному мостику она перешла с «Черной метки», барка на границе Саргановых вод, на клипер «Заботы Дариоха».
Улицы в Шаддлере казались Беллис более мрачными, чем в Саргановых водах. Фасады здесь, если вообще были, выглядели попроще. Деревянные плитки тротуаров были выдраены и уложены в уныло- однообразном порядке. Парадная дорога — рыночная улочка, соседствующая как с Саргановыми водами, так и с Зубцом часовой башни, — была забита тележками, животными и покупателями из других кварталов. Все они — хепри, люди и другие — проталкивались через толпы струподелов, которые составляли добрую половину населения Шаддлера.
Беллис научилась узнавать струподелов даже без их панцирей — по характерным тяжелым чертам лица и пепельно-серой коже. Она прошла мимо храма: молчание между выточенных из крови рогов, охранники в затвердевших струпьях. За храмом располагался гербариум с пучками высушенных трав для ускорения свертывания крови. С потеплением травы стали испускать сильный запах.
Продавались тут и мешочки с характерной желтоватой сывороткой, из которой заваривали антикоагулянтный чай. Беллис видела мужчин и женщин, которые пили его из котла. Это было средство против приступов свертывания крови: струподелы были подвержены внезапному загустению всей крови в жилах, что означало быструю и болезненную смерть, превращавшую страдальцев в скорченные статуи.
Беллис стояла на проезжей части перед складом. Ей пришлось отскочить в сторону, уступая дорогу животному — малорослой лошади, которая тащила телегу к качающемуся мосту и дальше — в более тихую часть города. Беллис остановилась между двумя судами, обвела взглядом город — вон там кургузый корпус корабля-колесницы, а там кривые обводы рыбацкой шхуны, а вон пузатый колесный пароход. А за ними — много других. Каждое судно оплетено паутиной мостков, подвешено на слегка поскрипывающих переходах.
По ним постоянно сновали люди. На Беллис накатила тоска одиночества.
Сад скульптур занимал носовую часть двухсотфутого корвета. Пушки с него давно были сняты, а кожухи и мачты — сломаны.
Маленькая площадь со множеством кафе и таверн плавно переходила в сад, как берег переходит в море. Беллис почувствовала перемену ногами, перейдя с вымощенных деревом или гравием дорожек на мягкую землю сада.
Сад был во много раз меньше Крумпарка — несколько молодых деревьев, ухоженный газон, уставленный десятками статуй, выполненных в разных стилях и материалах. Под деревьями и скульптурами
