Он визжал от страшных мук под новыми залпами огнеметов и кислотного насоса. Он вслепую бросился на атакующих.
Пятый охранник вонзил в него стрелы темной энергии, она рассеялась по поверхности, опаляя без жара. Тварь снова завизжала, но не остановилась. Выглядела она страшно: настоящий шквал огня, кислотных брызг и переломанных костей.
Пятеро переделанных отступили перед обезумевшим чудовищем, выскочили следом за Попурри в коридор. Трескучий погребальный костер ударился в стену, поджег ее. Мельтешили конечности — тварь пыталась найти выход.
Наконец ей это удалось, она прорвалась в коридор, но и там трещал огонь, летели брызги кислоты и электромагические стрелы.
Несколько долгих секунд Дерхан, Ягарек и Айзек оцепенело смотрели в дверной проем. Скрывшаяся там тварь верещала, наполняя коридор жаром, освещая его сполохами.
Потом Айзек моргнул и посмотрел на Лин, которую держал в объятиях. Она была в глубоком обмороке. Он покачал ее и зашептал:
— Лин, мы уходим….
Ягарек быстро подошел к окну и посмотрел на улицу, лежащую пятью этажами ниже. Возле окна к стене лепился невысокий кирпичный столб — дымоход. Рядом уходила вниз кривая водосточная труба. Гаруда вскочил на подоконник и потянулся к трубе, подергал на пробу. Выдержит.
— Айзек, неси ее сюда, — велела Дерхан.
Айзек поднял Лин — до чего же легкая, в чем только душа держится! — и быстро пошел к окну. Он не сводил глаз с нее, и вдруг на его лице появилась экстатическая улыбка. Айзек закусил нижнюю губу и заплакал.
Снаружи, в коридоре, слабо пищал мотылек.
— Ди, смотри! — прошептал Айзек. У Лин беспорядочно дергались руки. — Она говорит! Она поправится!
Дерхан вгляделась, пытаясь расшифровать жесты.
Айзек напряженно наблюдал, качая головой.
— Она без сознания, это просто случайный набор слов. Но — это слова! Мы прибыли вовремя…
Обрадованная донельзя, Дерхан улыбнулась, крепко поцеловала Айзека в щеку, ласково погладила Лин по разбитому скарабею.
— Надо вынести ее, — тихо сказала она.
Айзек выглянул в окно, из которого уже вылез Ягарек. Гаруда был в нескольких футах, держался за узкий кирпичный выступ.
— Давай ее мне и лезь сам, — дернул вверх головой Ягарек.
Восточный край длинного ската крыши над террасой здания Попурри упирался в дом, стоявший на противоположной стороне улицы. Улица эта шла на юг, и высота ее зданий постепенно снижалась в этом направлении. А вокруг раскинулись крыши Костяного города, вознесенный над землей искусственный ландшафт, шиферная мозаика над опасными улицами. Смыкающиеся кровли уходили во тьму на мили, от Ребер до холма Мог и дальше.
А последний мотылек, заживо пожираемый огнем и кислотой, расстрелянный зарядами таинственной энергии, до сих пор был жив. Удивительно крепким было это существо. И обладало способностью исцеляться с ужасающей быстротой.
Окажись он под открытым небом, подпрыгнул бы и раскинул израненные крылья и скрылся бы в небесах. Его бы не удержали ни боль, ни прожженные в хитине и шкуре громадные дыры. Кувыркаясь в облаках, он бы сбил огонь, очистился от кислоты.
А если бы выжила его семья, если бы он знал, что сможет вернуться к родичам, снова отправиться на охоту вместе с ними, он бы не так сильно перепугался. Если бы расправа с сестробратьями произошла не у него на глазах, мотылек не обезумел бы от гнева и страха и не забрался бы еще дальше в ловушку.
Но он был один. И, оказавшись среди кирпичных стен, в клаустрофобической тесноте, он распахнул крылья — но взлететь не смог. Со всех сторон на него набрасывалась убийственная, бесконечная боль. Выстрелы огнеметов следовали один за другим — слишком часто, не успеешь заживить раны.
Безумной шаровой молнией он пронесся по коридору конторы Попурри. До последнего своего мига размахивал конечностями с зазубренными когтями и шипами, пытался кого-нибудь поймать. Упал, чуть-чуть не добравшись до лестницы.
Попурри и переделанные, стоявшие на середине марша, смотрели на мотылька с ужасом. И молили богов, чтобы все на этом и кончилось, чтобы он не поднялся, не дополз до ступенек, не покатился на них огненным шаром.
Он и не пошевелился. Он был мертв.
Когда Попурри убедился в этом, он послал своих мужчин и женщин вниз, за мокрыми полотенцами и одеялами — пожар надо было ликвидировать в зародыше.
Огонь погасили за двадцать минут. Стропила и доски на чердаке растрескались и закоптились, на полу остались следы мотылька — широкие пятна обугленного дерева, вздувшаяся пузырями краска. Сам дымящийся труп мотылька лежал около лестницы — неузнаваемая груда плоти и кости. Жар скрутил мускулы хищника, придал им форму еще нелепее, чем была при его жизни.
— Гримнебулин и его сволочные приятели сбежали, — заключил Попурри. — Разыскать. Где бы ни прятались — найти! Выследить! Схватить! Что стоите? Действуйте!
Несложно было определить, каким путем они ускользнули — через окно на крышу. Впрочем, на крыше они могли выбрать почти любое направление. Люди Попурри, придя в замешательство, беспомощно переглядывались.
— А ну, шевелись, мразь переделанная! — взревел Попурри. — Поймать их, доставить ко мне!
Запуганные им люди, какты и водяной покинули чердачное логово, отправились на поиски. Они строили бессмысленные планы, они бегали в Эхову трясину и Ладмид, в Паутинное дерево и на холм Мог, и добрались до самой Худой стороны, побывали за рекой в Барсучьей топи, в Восточном Гидде, в Грисской пади, Темной стороне и Селитре.
Наверное, они тысячу раз пробегали мимо Айзека и его товарищей.
Но укромных местечек в Нью-Кробюзоне были не тысячи — сотни тысяч. Куда больше, чем людей, которые нуждались в укрытиях. У помощников Попурри не было ни малейшего шанса на успех.
В такие ночи, когда дождь и свет уличных фонарей размывает все контуры, город превращается в палимпсест клонящихся под ветром деревьев, звуков, древних руин, мглы, катакомб, жилых кварталов, гостиниц, пустырей, огней, кабаков и клоак. Город превращается в одно сплошное укрытие.
И помощники Попурри в страхе вернулись домой — с пустыми руками.
Попурри рвал и метал. А великолепная — но незавершенная — статуя ярила его еще больше. Переделанные обыскивали здание — вдруг да осталась какая-нибудь ниточка.
В крайней комнате на чердаке обнаружили милиционера, одиноко сидящего у стены. Он был в коме. На коленях у него лежало очень красивое стеклянное ружье. Рядом на полу были начерчены квадраты, под крестики-нолики.
Крестики выиграли. В три хода.
