повизгивал и похрюкивал от наслаждения. Он уже добрался до Андреева шлема. Айзек обернулся на эти звуки, и тут рвануло. По шиферным плитам зашлепали куски мокрых внутренностей. Пришел конец и третьему монстру.
Айзек посмотрел на темный, величиной с медведя, силуэт распластанного на крыше мотылька. Тот раскинул крылья, радиально растопырил конечности тела; из разорванной грудной клетки сочилась жижа. Ткач с поистине детским любопытством наклонился и потрогал чутким пальцем экзоскелет мертвого хищника.
Андрей еще шевелился, сучил ногами. Мотыльки его не выпили, но сверхмощный поток искусственного мышления, клокотавший под шлемом, вымыл из него все силы. Мозг — ошеломленный, перепуганный, пойманный в страшную петлю обратной связи кризисной машины — все еще действовал. Конвульсии затихали, тело, перенесшее сверхнапряжение, расслаблялось. Рот снова и снова раскрывался в зевоте, стремясь очиститься от густой пахнущей гнилью слюны.
А над ним последний мотылек снижался по спирали, стремясь добраться до шлема, источника сладчайшей энергии. Он планировал на распахнутых крыльях, падал, как смертельное оружие, с небес. Последним явившийся на пир, он тянулся к наивкуснейшему блюду всеми своими жуткими конечностями.
В футе от водосточного желоба милиционер-командир замер и что-то крикнул своим подчиненным — Айзек разобрал только слово «Ткач». А затем милиционер выстрелил в Айзека. Тот прыгнул в сторону. Крякнул от радости, сообразив, что остался невредим, схватил гаечный ключ в лежащей под ногами россыпи инструментов и запустил его в зеркальный шлем противника…
Окружающий воздух вдруг заколебался, у Айзека до дрожи напрягся желудок. Он торопливо оглянулся. Дерхан пятилась от края площадки, лицо было искажено невыразимым ужасом. Она тоже непонимающе озиралась. Левая рука Ягарека, нетвердо державшая нож, была прижата к голове, правая, с кнутом, висела неподвижно. Ткач поднял голову и забормотал.
Милицейская пуля угодила Андрею в грудь, кровь ленивыми толчками била через круглое отверстие, растекалась по животу, марая и без того грязную одежду. Лицо старика было бледным, глаза закрыты.
Айзек закричал и бросился к нему, схватил за безвольную руку.
Структура волн Андреева мозга изменилась. Моторы, сочетавшие эманации разумов Совета конструкций и Ткача, засбоили, утрачивая свой шаблон. Андрей был стар, его тело источила болезнь, мозг окостенел от сгущенной энергии снов. Но хотя пуля вошла под сердце, он прожил еще секунд десять.
Айзек сидел на корточках, держа руку Андрея. Тот дышал, изо рта шла кровь. Когда прекратился пульс и лицо в абсурдном громоздком шлеме свела последняя судорога, Айзек стиснул зубы в отчаянии. Умирая, Андрей напряг пальцы, сжал кисть Айзека, как будто прощал ему все.
— Я виноват, но я должен был это сделать… — полуобморочно подумал Айзек.
А за его спиной Ткач рисовал на бетоне, залитом дождевой водой и телесными жидкостями мотыльков. Ягарек и Дерхан звали Айзека, а милиция уже забиралась на площадку. Футах в шестидесяти или семидесяти над горизонтальным участком крыши раздутой акулой завис дирижабль. Из его брюха вылетел бесформенный ком. Распрямляясь, веревки устремились к шиферному рельефу.
Разум Андрея погас, как разбитая лампа. Информация, идущая через аналитические машины, в тот же миг утратила всякий смысл. Сочетание волн Ткача и Совета конструкций сделалось бесструктурным, их пропорции теперь хаотически менялись. Цепь уже ничего не моделировала, из Андреева шлема по- прежнему била струя, но она несла лишь мутную энергию, скопление случайных частиц и волн, никакого интереса для мотылька не представляющих. Кризис прекратился. Уплотненная смесь разных психических волн стала всего лишь суммой слагаемых. Исчез парадокс, пропало напряжение. Огромное поле кризисной энергии перестало существовать.
Раскаленные шестерни кризисной машины резко остановились. С оглушительным грохотом выплеснулась огромная порция психической энергии.
Айзек, Дерхан. Ягарек и милиционеры, находившиеся в тридцати футах от кризисной машины, закричали от боли. Такое чувство, будто из-под ярких солнечных лучей тебя бросили в кромешную мглу. Айзек выпустил руку Андрея, и она медленно упала на мокрый бетон.
На небольшой высоте в жарком сыром воздухе витал последний мотылек. Охваченный смятением, он бил крыльями не в двух, как обычная птица, а в четырех направлениях, слал во все стороны спиралевидные вихри. Его терзали сомнения. Поток соблазнительнейшей, вкуснейшей энергии пропал. А вместе с ним исчез безумный азарт, исчез всеподчиняющий голод.
Язык выстреливал и прятался в пасти, дрожали глазные стебельки. Внизу осталась горстка разумов, но мотылек обнаружил хаотически кипящее сознание Ткача и вспомнил недавно пережитую боль. И запищал от страха и ярости, изогнул шею назад, обнажил чудовищные зубы.
А затем пришел запах его сородичей. Ошибиться было невозможно. Тварь закружилась от потрясения, учуяв труп — нет, два, три! Его братья, все до одного, погибли! Раздавлены, растерзаны, выпотрошены…
Мотылек обезумел от горя. Он верещал на сверхвысоких частотах и акробатически кувыркался. Рассылал жалкие призывы к общению, эхолоцировал других мотыльков. Все тщетно! Он остался в полном одиночестве.
Мотылек полетел прочь от крыши вокзала на Затерянной улице, от поля боя, на котором остались его сестробратья, от памяти о невероятном блазнящем запахе, от Ворона, от клешней Ткача, от пузатых дирижаблей, от тени Штыря…
Полетел туда, где соединялись две реки. Мотылек искал убежище. Ему нужна была передышка.
Глава 51
Потрепанный отряд милиции оправился от растерянности, бойцы снова стали подниматься, чтобы заглянуть на площадку, где укрывались Айзек, Дерхан и Ягарек. Но теперь милиционеры вели себя очень осторожно.
Три выстрела не заставили себя ждать. Одна пуля сбросила милиционера в темную пустоту, он летел без крика и выбил своей тяжестью окно четырьмя этажами ниже. Двое других поспешили спрятаться среди кирпично-каменной кладки.
Айзек поднял голову: двадцатью футами выше на уступе показался смутный силуэт.
— Это снова Полмолитвы! — воскликнул Айзек. — Как он туда попал, что он делает?
— Идем, — отрывисто сказала Дерхан. — Пора уходить.
Стоило милиционеру выпрямиться и глянуть на площадку, Джек посылал в него пулю. О наступлении нельзя было и думать. Деморализованные милиционеры стреляли в ответ, но пули, выпущенные трясущимися руками, не достигали цели.
А невдалеке, за ближайшей грядой крыш и окон, с дирижабля спускались темные пятна. Высаживался десант. Бойцы покачивались в воздухе на карабинах, пристегнутых к доспехам. Моторы на борту дирижабля ровно выдавали трос.
— Он нам время дает, а почему — одни боги знают, — сказала Дерхан, подступая к Айзеку, хватая его за одежду. — Скоро у него заряды кончатся, а эти ублюдки, — махнула она вниз, на затаившихся милиционеров, — не спецы. Местные топтуны, их послали, потому что они ближе всех к нам оказались. Вот те, что сверху спускаются, это крутые ребята. Надо уходить.
Айзек посмотрел вниз и двинулся было к краю площадки, но сразу заметил, справа и слева, засевших милиционеров. Затрещали выстрелы, брызнуло шиферное крошево. Айзек вскрикнул от страха, а в следующий миг понял, что это Полмолитвы пытается расчистить ему дорогу.
Но — не удалось. Милиционеры не покинули своих позиций. Они ждали.
— Твою мать! — сплюнул Айзек.
Нагнувшись, он выдернул контакт из Андреева шлема, отсоединил Совет конструкций, все еще упорно
