Он прочел заметку, в которой упоминалось об одной из подружек отца – «М». Он совсем не помнил ее. Он знал, что отец встречался с женщинами вне дома. Но не предполагал, что в последние шесть или семь лет жизни у отца были с кем-нибудь романтические отношения.
А вот – о праздновании его пятого дня рождения. Сол помнил этот день: ему подарили сразу два индейских головных убора, и он помнил, что взрослые волновались, как же ребенок к этому отнесется, но он был в восторге. Иметь не одну, а сразу две замечательные штуковины, сплошь в перьях... Он помнил свою радость.
Сол искал самое первое упоминание о себе или, может быть, об умершей матери, которую дневник аккуратно обходил молчанием. Ему на глаза попалась дата: 02.08.72, единственная запись за тот год, когда он родился, сама дата рождения, очевидно, не зафиксирована. Не было приложено никаких вырезок. Сол прочел первые несколько слов и нахмурился.
Уже несколько недель с момента нападения, о котором я действительно не хочу говорить. Е., слава богу, очень сильная. Конечно, еще всего боится, переулков и т. д., но в целом поправляется на глазах. Продолжаю спрашивать ее, правда ли не стоит заявлять в полицию. «Разве ты не хочешь, чтоб его поймали?» – спросил я, и она ответила: «Нет, я только не хочу его больше видеть». Ничего не могу поделать, думаю, это ошибка, но таково ее решение. Пытаюсь угадывать все ее желания, но видит Бог, как это трудно. Хуже всего, конечно, ночью. Не знаю, что лучше: успокаивать, обнимать или совсем не прикасаться, и она, кажется, тоже не знает. Определенно, хуже всего, когда плачет и т. д. Хожу вокруг да около. Е. прошла тест, и она беременна, это факт. Не уверен, конечно, но тщательно сверил по срокам, очень похоже на правду. Обсуждали аборт, но Е. не перенесет его. После долгих трудных разговоров решили, будь что будет. Не записал, потому что никому не нужно знать. Надеюсь, все обернется хорошо. Честно говоря, боюсь за ребенка. Сам еще не знаю, как приму его. Надо быть сильным ради Е.
В груди у Сола стало совершенно пусто.
Где-то Дебора что-то говорила ему.
Он оцепенел.
Он понял, что он потерял.
«Тупица, – говорил он себе и в то же время отцу. – Тебе не о чем беспокоиться, па. Ты был сильным, как черт».
Слезы на глазах высохли, и он снова услышал Дебору.
«Смотри, что ты потерял, – подумал он. – Она умерла! Она умерла, и он вел себя со мной как надо. Как он мог? Я убил ее, я убил его жену! Каждый раз, глядя на меня, разве он не вспоминал то изнасилование? Разве он не вспоминал существо, убившее его жену?.. Наивный мальчик, – думал он. – Дядя Крыса? Тебе никогда не приходило в голову, что он лжет?» – думал он.
Но больше всего его волновали мысли о человеке, который вырастил его, пытался понять, давал ему книги, чтобы помочь разобраться в этом мире. Дело в том, что, когда он смотрел на Сола, он умел не видеть ни убийцы, ни утраченной жены, ни насилия в переулке (и Сол знал, что нападавший возник из кирпичей, будто ниоткуда, так же как теперь умел он сам). Глядя на Сола, он умел видеть в нем своего сына. И даже когда воздух в доме стал отравленным и Сол с напускным подростковым безразличием делал вид, что ему все равно, этот человек все еще смотрел на него и видел в нем сына и пытался понять, что между ними не так. Он не сдавался, не списывал все на ужасную, кровавую, грубую наследственность. Он поступал так, как должен поступать отец.
Сол не плакал, но его щеки были мокрыми. «Разве это не странно и не грустно? – думал он. – Только узнав, что мой отец – не отец мне, я понял, каким идеальным отцом он был?.. Вот она, твоя диалектика, па», – подумал он и невольно улыбнулся.
Нужно было потерять его, чтобы обрести вновь, окончательно, после стольких лет, потраченных впустую.
Он вспомнил, как ехал на тех широких плечах, посмотреть на могильный камень матери. Он убил ее, убил жену своего отца, и отец поставил его на землю осторожно и дал ему цветы – положить на могилу. Он плакал по отцу, который был предан убийце своей жены, ребенку ее насильника, который решил полюбить его горячо, и старался делать это честно, и сумел добиться своего.
В глубине души он повторял: «Каким же я был тупицей!» Новая мысль пришла в голову. «Если Крысиный король лгал об этом...» – размышлял он, но тут мысль терялась, сходила на нет, как многоточие...
«Если Крысиный король лгал об этом... – продолжал он свою мысль, – то о чем еще он лгал?.. Кто убил отца?»
Он припомнил еще кое-что из рассказов Короля, давно, в самом конце прежней жизни Сола. «Я самозванец, – говорил он. – Я убил узурпатора».
Смысл терялся за словами, в них было какое-то сюрреалистическое хвастовство, бравада, глупое и бессмысленное самовосхваление. Но Сол теперь смотрел на это иначе. Зерно холодной ярости прорастало у него внутри, и он сознавал, как сильно ненавидит Крысиного короля.
Своего отца, Крысиного короля.
Глава 19
Входная дверь отворилась.
Сол и Дебора сидели на полу, прижавшись друг к другу, она исступленно шептала ему слова утешения. Услышав тихий скрип петель, оба подняли головы.
Сол вскочил на ноги, держа в руках альбом. Дебора раскачивалась, тоже пытаясь подняться. В дверном проеме показалось чье-то лицо.
Дебора уцепилась за Сола и тоненько захныкала от страха. Сол вскипел, готовый взорваться, но, когда глаза привыкли к свету, его напряжение немного спало, и он в ошеломлении замер.
Лицо в дверном проеме лучилось довольством, длинные светлые волосы свалявшимися космами обрамляли рот, растянутый в радостной ребячливой улыбке. Человек шагнул в комнату. Вид у него был шутовской.
– Мне показалось, здесь кто-то есть, и предчувствия меня не обманули! – воскликнул он. Сол
