обнимались, пили мартини с Джо Маглиокко?

Атакуя Маглиокко, Пат убивал двух зайцев. Он разрушал образ губернатора, а через него и нового кандидата от республиканцев и в то же время ослаблял Семью Гамбино.

Серьезной проблемой в тот год была галопирующая инфляция.

– Что делали республиканцы с инфляцией в этом штате? С растущими ценами на еду, бензин, платой за квартиру? Они делали все, чтобы уничтожить контроль за квартплатой, поддерживали рост цен на еду и бензин, но обещали вам создать комиссию, оплачиваемую из вашего кармана, избиратели, чтобы исследовать проблемы, созданные инфляцией. Они обещали это полтора года назад! И мы все еще ждем! – обличал республиканцев Пат.

– Вот что республиканцы сделали с вами, избиратели, за четыре срока правления миллионера. И что они оставляют после себя? Ерунду стоимостью в миллиард долларов – монумент Молл! Его строительство раньше оценивалось в двести пятьдесят миллионов. Теперь же он будет стоить налогоплательщикам полтора миллиарда и никому не принесет пользы. И республиканцы говорят, что этот проект будет полезен жителям Олбани. Смешно! Чтобы его построить, они выселили триста семей и планировали переселить еще девятьсот семей, а потом бросили это дело. Вот как республиканцы заботятся о простых людях, – убеждал Пат избирателей в Олбани.

Пат везде встречал сердечный прием. Он вел сильную кампанию, выезжая на подъеме популярности демократов, и на фоне его очарования и энергии его соперник смотрелся весьма бледно. Пат все время призывал соперника провести открытые теледебаты, надеясь устроить такое же представление, как известные теледебаты Кеннеди – Никсон в 1960 году, но республиканцы были слишком умны, чтобы пойти на это.

Арти Уинберг выбрал солодовое виски Гленфиддич из искусно замаскированного бара в задней комнате штаба Пата на Гранд-стрит.

– Как бы не сглазить, Пат, – говорил он, – но думаю, что сейчас они никак не смогут нас обставить. Опросы, проводимые газетами, говорят о том, что все идет строго по плану.

Пат приветственно поднял бокал.

– Единственное, что тебе могло бы сейчас повредить, – добавил Уинберг, вытирая губы красно-бело- синей бумажной салфеткой с американским флагом и лозунгом 'Нью-Йорк за Конте', – это если кто-нибудь раскопает черное пятно в твоем прошлом – пятно, большее Уотергейта.

Пат напряженно улыбнулся.

– Мы же знаем, что это невозможно, – сказал он.

Но у Регана Дойла было другое мнение.

С самого начала кампании Дойл удвоил свои усилия по работе с организованной преступностью, стараясь поймать Пата на связях с ней. У него было солидное досье, говорившее о связях Пата с большинством руководителей банд. У него были также фотографии, где Пат был снят с такими гангстерами, как Дженовезе, Бендер и Томми Райан Эболи. Но Дойл не мог пришить Пату ничего конкретного. У Пата среди гангстеров были враги, а многие хотели бы видеть его прибитым к кресту, но те, кого Дойл ухитрился поймать, были или слишком напуганы, или знали недостаточно.

У Дойла было много записей разговоров, в которых упоминались почти все боссы, но многие из них велись контрабандистами или самоубийцами и не имели ценности для суда. По меньшей мере за пять лет Пат не говорил ничего компрометирующего в местах, находящихся под наблюдением ФБР. В тех немногих случаях, когда он встречался с важными боссами, он включал на полную мощность свой радиоприемник, поэтому разговор нельзя было расслышать.

Время от времени, ничего не находя против Пата, Дойл пробовал подкидывать информацию репортерам, но Пат рассеивал все попытки связать его с организованной преступностью, называя это происками антиитальянской телерадиокампании.

– Эта популяризация идеи о так называемой мафии, – говорил Пат в своих выступлениях, – является оскорблением для двадцати двух миллионов законопослушных итало-американцев. На каждого плохого человека с итальянским именем я назову вам двадцать работящих, богобоязненных, борющихся с преступностью американцев итальянского происхождения. Это все зловредные расистские нападки, которые можно только презирать.

И он перечислял итальянцев, не только сделавших вклад в американскую культуру, таких как Энрико Ферми, банкир А. П. Джаннини, Фрэнк Синатра и мэр Филадельфии Фрэнк Риццо, но и активно боровшихся с преступностью, таких как сержант полиции Ральф Салерно и другие.

Так что Пат ухитрялся превращать осторожные подкопы Дойла в свою козырную карту.

Дойл обнаружил, что жаловаться Китти тоже не имеет смысла. Конечно, он не мог открывать ей конфиденциальную информацию, но он многие годы говорил ей о связи Пата с мафией. Нельзя сказать, что она этому не верила, но недооценивала важность этого.

Как-то поздним вечером Дойл с Китти закусывали в закусочной.

– Послушай, Реган, – сказала Китти, – я знаю только то, что Пат всегда был честен со мной. Конечно, он иногда обходился со мной грубо, но также и помогал мне. Он использовал свое влияние, чтобы находить мне работу не только в Нью-Йорке, но и в Майами, Чикаго, Лас-Вегасе, Лос-Анджелесе. Он помогал собирать деньги для некоторых моих выступлений, убеждал землевладельцев продлить сроки аренды, когда нас выгоняли из театров на улицу. Если он связан с какими-то делами между этими итальянскими бандами, то меня это не интересует. Это их внутреннее дело.

Они закусывали поздно вечером у Кларка на Третьей улице.

– Ты думаешь, что это просто игра в полицейских и грабителей, как в кино, не так ли? – сердито спросил Дойл. – Кучка крестных отцов с сицилийской галантностью вершит правосудие. Ладно, я тебе кое-что покажу.

Он достал из потертого портфеля несколько папок и положил их на стол.

– Вот, – сказал он, – прочитай этот абзац. Это запись разговора между бандитом по имени Рэй Дикарло и убийцей Тони Бой Бойардо, поместье отца которого является крематорием для сожжения