– Я тебя только об одном прошу, Джим. Если ты будешь писать статью обо мне, приди и выслушай меня, а не полагайся только на мнение моих врагов. Дай мне возможность ответить.

– Ладно. Обещаю. Как насчет убийцы Элли? Есть какие-нибудь зацепки?

– Ничего серьезного. Допросили восемь – десять мужчин, которых видели с Элли, но у них или алиби, или они чисты, так что не имело смысла их задерживать.

– А они не думают, что ищут не того, кого надо? Если она встречалась с черными, то из этого не следует, что ее убил черный.

– А как насчет надписи на стене?

– Откуда ты знаешь, какое у нее могло быть окончание? Может быть, там было 'Черным – смерть!' или 'Черные раздолбаи'. Кто знает, что там могло быть?

– Может быть, это и был кто-то другой, но сейчас они ищут высокого бородатого черного.

– Разве у них нет досье на извращенцев и потенциальных сексуальных преступников? Мне кажется, что это больше сексуальное преступление, чем политическое. У тебя есть доступ к этим досье. Почему бы тебе не проверить?

– Можно было бы, – сказал Пат.

Они пожали друг другу руки и расстались. Садясь в машину, Пат думал: 'Надеюсь, что убийца – не какой-нибудь белый придурок. Это мне совсем не пошло бы на пользу. Он должен быть черным'.

Следствие продвигалось медленно. К несчастью, среди черных бродяг бороды в тот год были в моде. Полиция хватала всех, кто отдаленно походил на портрет, и следила за теми, кого видели в Гринвич Вилледже с белыми девушками. Но допросы не дали результатов, и Пат чувствовал, что его группа АГОНИЯ может расширить фронт атаки.

Через семь недель после того, как раскололся Джо Валачи, страна была потрясена убийством Джона Кеннеди. Министр юстиции Роберт Кеннеди отвлекся от едва начавшейся войны с преступностью. Линдон Джонсон, стремившийся сохранить добрые отношения с Эдгаром Гувером, не напирал в этом направлении. Текущие события оттеснили на задний план свидетельство Валачи. Пат Конте, предвидевший такой ход событий, оказался пророком в глазах своих соратников.

Пат рассматривал убийство Элли как еще один символ отсутствия достаточной борьбы с уличной преступностью.

Однажды поздно вечером Пат сидел с Арти Уинбергом в ресторане у Ратнера: они ели рогалики с луком и сливками и говорили о политике.

– Ты замечаешь что-нибудь новое на улицах вокруг себя? – спросил Уинберг, потянувшись за ароматным рогаликом.

– Да. Я заметил грязь, пуэрториканцев, хиппи.

– Верно, – сказал Уинберг. – Оглядись вокруг. Это старый еврейский ресторан, правильно? Такие места были сердцем и душой района. На Второй улице был старый еврейский театр. Но если провести по Манхэттену линию от Четырнадцатой улицы, то к югу будут пуэрториканцы, итальянцы, местами китайцы, потом русские и поляки, а дальше, на Статен-Айленде, та же смесь. И в этом районе каждую ночь происходят ограбления, сексуальные преступления и прочее, верно?

Пат, казалось, был озадачен.

– Я имею в виду, что этот район является Семнадцатым избирательным округом Конгресса. Это странный округ, занимающий часть Манхэттена и Статен-Айленда. Помнишь, мы говорили о том, что ты мог бы баллотироваться в Конгресс.

– По моим расчетам, это может быть года через два. Если Бобби Кеннеди попал в Сенат от штата Нью- Йорк почти без подготовки, то ты мог бы попытаться пройти в Конгресс. Чтобы баллотироваться, нужно всего три тысячи подписей. Господи, ты столько наберешь среди своих родственников, среди семьи.

Пат некоторое время смотрел на него.

– Что ты имеешь в виду? У меня нет семьи. Я – сирота.

Уинберг улыбнулся:

– Я имею в виду твоих соотечественников. Я тебе еще кое-что скажу. В этом округе серьезно не поддерживают ни одну партию и национальные меньшинства напуганы засильем черных. Пока еще здесь нет значительной группы черных, но она будет. Люди здесь не хотят, чтобы их район превратился в еще один Гарлем.

– Продолжай, – сказал Пат. – Интересно.

– Послушай, что плохого, если мы продвинем тебя как независимого кандидата с программой о законе и порядке? Ты можешь и провалиться, но твое имя станет известным всему району, о тебе будут писать в газетах и говорить по радио, а полученные голоса ты сможешь использовать, чтобы потом стать кандидатом от партии или получить попечительскую работу.

– Я не ищу работы, – заметил Пат, – но Конгресс меня интересует.

Пат долго смотрел Уинбергу в глаза, и тот увидел в его жестких черных глазах твердый блеск, которого никогда раньше не замечал.

– И я мечу не только в Конгресс, – сказал Пат.

– Ладно. Не все сразу. Не забывай, это будет стоить недешево.

– У нас есть деньги. Кроме того, эти кампании по выборам в Конгресс не стоят дорого. Округ невелик. Если у тебя есть организация и куча добровольцев, ты можешь творить чудеса. Даже не нужны телевидение и городские газеты.

– Верно, верно, – сказал Уинберг. – Богу известно, что у нас сейчас есть добровольцы.