— Пойдет? — спросила она, доставая катушку с черными нитками.
— Вполне. — Джон взял катушку и зажал под подбородком конец нитки. Отмотал ее и, вытянув руку, оторвал. Передал катушку Коттен: — Теперь ты сделай то же самое.
Коттен посмотрела на него с любопытством:
— Хорошо.
И повторила действия Джона.
— Смотри прямо перед собой, — сказал он. — Сколько ниток ты видишь?
— Две.
— И при этом ты знаешь, что на самом деле она одна. Теперь закрой левый глаз. Сколько ниток?
— Одна.
— Открой левый и закрой правый.
— Опять одна.
— Вот поэтому-то у нас по два глаза и мы способны к глубинному зрению. Теперь смотри двумя глазами и сфокусируйся на одной точке.
Коттен послушалась.
— Нитки сошлись в одну, — сказала она.
— Место, где они сошлись, — точка фокуса. Это и есть нитка в иголке.
Коттен почувствовала, что у нее дежавю: она вспомнила рисунок куба, который показывал Лестер Риппл в «Старбаксе» в Чикаго.
— Джон, — проговорила она тихо, возвращаясь к своему стулу и садясь. — Кажется, я начинаю понимать, что происходит. Веришь ли ты, что мы можем находиться в двух местах одновременно, как эта нитка, в зависимости от точки фокуса, в зависимости от того, где предпочтем быть? — Мысли теснились в голове. — Когда я была в Перу… Там меня научили одной технике медитации, которой я до сих пор пытаюсь заниматься.
Джон сел напротив.
— Этому научил тебя тот шаман? Человек, про которого ты мне рассказывала?
Коттен пыталась сплести воедино разрозненные обрывки мыслей.
— Когда я в последний раз пробовала делать то, что Ячаг называл «погружением в жидкий свет», мне показалось, что я как будто нахожусь в двух местах одновременно. Я видела, как стою сразу на двух берегах. И я была уверена, что могу переместиться с одного на другой. — Коттен запустила пальцы в волосы. — А потом в Чикаго я встречалась со странным физиком, видевшим фотографии таблички, которые я носила в Иллинойский университет. Он сказал, что надписи на табличке каким-то образом связаны с квантовой механикой. Что они сделаны в бинарном коде и полностью совпадают с теорией, которую он создал. Он называл ее «нитяная теория» и пытался объяснить, как частицы в квантовом мире могут находиться в нескольких местах одновременно. По его словам, он доказал, что это же верно и для нашего мира. Лестер Риппл уверял, что все возможные варианты и результаты уже существуют. И это очень похоже на то, что говорил мне Ячаг в Перу. Суть в том, что есть множество путей, тропинок. Если ты сфокусировался на одной из них — значит, там ты и решил провести жизнь. Как по-твоему, в этом есть смысл?
— Конечно. Это то, что мы называем свободой воли.
На следующее утро, после завтрака, Коттен и Джон сели на поезд, который через час должен был довезти их до станции Ханборо неподалеку от Оксфорда.
Приехав, они пятнадцать минут шли пешком до домика Вайолет Кратчфилд, двоюродной бабушки Томаса Уайетта.
— Там покоится с миром прах Уинстона Черчилля, — пояснил Джон, когда они прошли мимо указателя на церковь Святого Мартина в Блейдоне. — Вот тебе для общего развития. Раньше самоубийц хоронили на большой дороге, воткнув в тело кол.
— Это ужасно. — Коттен оглянулась на знак.
— Потом, в начале девятнадцатого века, многие пришли к выводу, что этот обычай варварский, и приняли закон, согласно которому самоубийц разрешалось хоронить на обычных кладбищах, но…
— Всегда найдется какое-нибудь «но».
— Да-да. Но хоронить их можно только между восемью часами вечера и полуночью и, естественно, без отпевания.
— Но ведь это про англиканскую церковь, а не католическую. На католических кладбищах самоубийц не хоронят.
— Это правда, — сказал Джон.
— Смотри. — Коттен указала на двухэтажный каменный дом в другом конце поля. На воротах была вывеска «Кратчфилд». — Это он.
— Наверняка.
На крыше ветхого дома торчали две трубы. Его окружал заброшенный сад, где росли дикие цветы, кусты и сорняки. Из одной трубы шел дым.
— Дома кто-то есть, — сказала Коттен.
Они прошли по плитам дорожки и оказались перед ободранной деревянной дверью. Джон стукнул в нее потускневшим медным молотком.
— Здравствуйте! — крикнул он.
Они подождали несколько минут и снова постучали. Через секунду дверь со скрипом отворилась.
— Добрый день, — поздоровался Джон.
В дверях стояла дряхлая сгорбленная старуха. Волосы у нее были такими жидкими, что сквозь них просвечивала розовая кожа.
— Вы миссис Кратчфилд? — спросила Коттен. — Вайолет?
Старуха уставилась на Джона сквозь заляпанные очки с двойными линзами.
— Это твоя женщина? — спросила она.
— Прошу прощения? — не понял Джон.
Она посторонилась и взмахнула палкой, приглашая их зайти в дом.
— Идите в гостиную, там тепло, — сказала она. — Вы что, хотите, чтоб я схватила пневмонию?
Коттен посмотрела на Джона, и оба переступили через порог.
— Теперь садитесь и погрейтесь. — Старуха похлопала по спинке стоящей перед печью козетки.
Коттен и Джон подождали, пока она усядется в кресло-качалку, и сели сами.
Гостиная оказалась мечтой торговца антиквариатом: полно предметов темной старинной мебели, многие укрыты одеялами. На каждом столе — вазы, чайники, статуэтки, фотографии в рамках и лампы. С одного края пианино свисала расписная декоративная ткань.
— Вас зовут Вайолет Кратчфилд? — спросил Джон.
Женщина, казалось, удивилась.
— Ну а как же еще? Что с тобой, Алистер? Ты что, наклюкался? — Она кивнула на Коттен. — Котел для воды — в буфетной.
— В буфетной? — переспросила Коттен.
— Возьми котел и поставь его в печь. Сегодня мне надо постирать только простыни. Давай, неси.
Коттен бросила взгляд на Джона.
— Миссис Кратчфилд, я не Алистер. Меня зовут Джон Тайлер, а это — Коттен Стоун.
— Коттен? О-хо-хо. Ну что за имя для такой миленькой девушки?
— Мы пришли, чтобы задать вам несколько вопросов, — сказал Джон.
— Принесите побольше дров, — велела Вайолет. — Пускай полежат здесь. — Она ткнула палкой, словно копьем, в направлении камина. — А ты совсем запустил сад. — На минуту она умолкла. Потом, словно увидев их впервые, спросила: — Как, говоришь, тебя зовут?
— Джон Тайлер.
Вайолет качнулась в кресле.
— Будь добр, подбрось полено в печку, Джон. Старые кости легко мерзнут.
— С радостью.
