месячных зарплаты. Это за вчерашнее. А сегодня, как там себя чувствует дежурная смена полиции, не подскажете? Нет? Молчите? Язык проглотили? Может, ты мне расскажешь, Дядя Федор? Или ты, Мыкола? Ну ладно эти молодые отморозки с сорванными башнями, но вы то! Вы! Взрослые серьезные люди и туда же!

— А чего они, командир? — глядя себе под ноги, все же буркнул в ответ Дядя Федор.

— А ничего, родной, ничего… — сладким голосом пропел Воронцов. — Они должны были нашему юному другу медаль выдать за расстрел кафаны, да еще денежную премию приплатить. Так что ли?

— Ну бить его тоже не надо было…

— Да ты что? А полицейские как, все целы? Аспирант что вчера так и сдался, как овечка? Расскажи кому-нибудь, кто вас чертей впервые видит, может тогда прокатит… А мне уши полоскать не надо, ладно?

Добровольцы что-то неразброчиво заворчали.

— Что? Вы еще чем-то недовольны? — Воронцов сурово сдвинул брови.

Трудно было не поверить в искренность его гнева, если бы не воевода, выглядывающий из-за его спины и портивший все впечатление широкой улыбкой, добровольцы вполне могли испугаться. Воевода же явно испытывал немалую гордость за своих руссов сумевших так ловко вызволить товарища из полицейского участка.

— Почему вы вечно лезете поперек батьки в пекло?! — продолжал меж тем бушевать Воронцов. — Что в заднице свербит?! На кукан сесть не терпится?! Мы с воеводой между прочим уже обо всем договорились с полицейским начальством. Нам сейчас Аспиранта отдали бы с извинениями, а вы… Эх! Теперь опять ходить по кабинетам доказывать, что вы не просто неуправляемая банда отморозков, а боевое подразделение, приносящее реальную пользу на фронте… Доиграетесь ведь, помяните мое слово, доиграетесь…

— Да мы все понимаем, командир… — примирительно начал Дядя Федор. — Что ты нас как детей воспитываешь?

— Да потому что дети вы и есть! Мальчонки с яйцами! Что вы понимаете? Ты еще скажи, раскаиваетесь! Особенно вот этот с наглой мордой!

— Я больше не буду! — с вызовом заявил Денис, в которого ткнулся командирский палец.

Воронцов аж подпрыгнул от такой наглости, но тут воевода что-то шепнул ему на ухо, и командир сменил гнев на милость.

— Ладно, потом будем разбираться, а сейчас мухой все по машинам. Ну, быстрее! Трассером!

Повторять приглашение дважды добровольцы не заставили, с похвальной резвостью втиснувшись в итак забитые четниками джипы.

Ехали весело, встретившийся на выезде из города полицейский патруль приветствовали улюлюканьем и всеми неприличными жестами, которые только пришли на ум. Полицейские угрюмо отворачивались, делая вид, что ничего не замечают, и весь этот шум гам к ним вовсе даже и не относится.

Андрей в общем веселье участия не принимал, он вообще редко веселился в последнее время. После гибели Милицы, его как будто подменили, прежде открытый и общительный парень замкнулся в себе и полностью потерял интерес к жизни. Добровольцы видели происшедшую с ним перемену, но не представляли, чем можно помочь в такой ситуации. Примерно месяц после рокового выстрела хорватского снайпера Аспирант каждую ночь в одиночку выбирался на нейтралку, в надежде отыскать убившего Русалку врага, но тщетно, хорват больше не появлялся и никак не давал о себе знать. Андрей ходил к командиру, прося взять его в какую-нибудь акцию, разведвыход или налет на позиции противника, но как назло на участке четы Орича в тот момент царило затишье. Однако сжигающая парня изнутри ненависть требовала выхода, залить ее пожар можно было только чудовищными дозами ракии, которые он поглощал ежевечерне, иногда в компании других добровольцев, а если те отказывались, то и в одиночку. Выпив же он становился буен, рвался в бой, по любому поводу лез в драку. Это собственно и стало основной причиной попадания в конце концов в полицейский участок. Вообще полиция обычно старалась лишний раз с добровольцами, особенно русскими, не связываться, но тут видно Аспирант уже окончательно перешел черту дозволенного.

Подъехав к дому, в котором квартировали добровольцы, джипы дружно остановились, и Воронцов дал команду вылезать. Подавая пример, сам первым выпрыгнул из машины и, разминая ноги, прошелся по захламленному двору. Мыкола и Дядя Федор, быстро переглянувшись, исчезли внутри дома, хоть немного прибраться, оба считались здесь за старожилов и не хотели ударить в грязь лицом, если бы командир решил зайти в гости и наткнулся вдруг на художественно развешенные Муком на люстре гранаты или еще какую- нибудь абстракцию в этом роде. Воронцов, разглядев их маневр, не спешно закурил и, щурясь, глядел на небо, подставляя лицо ласковым солнечным лучам. Выжидал. Наконец на крыльце возник Мыкола и, широко улыбаясь от уха до уха, будто и не было давешней выволочки, обратился к командиру:

— А шо, Дмытрыю Сергеевичу, заходьте до нас у гости! Щас снидать будем!

— Спасибо, Мыкола. Зайду, — пряча улыбку, согласился Воронцов. — Вот только стол накрывать не надо. Разговор у нас будет серьезный, так что обедать после сядете.

Добровольцы уже чинно расселись вокруг стоявшего посреди самой большой комнаты, считавшейся гостиной, стола и исподтишка с любопытством поглядывали на Воронцова. Что-то командир скажет? Сейчас они напоминали примерных учеников в классе, ожидающих строгого учителя. Чистенькие, аккуратненькие, на лицах написано предельное внимание. Даже Аспирант, сменивший забрызганную кровью камуфляжную куртку на спортивную кофту и умывшийся, выглядел теперь более-менее прилично. Зашедший с улицы Воронцов при виде этой картины невольно саркастически хмыкнул, уж больно не вязался вид этих чинных и хорошо воспитанных молодых людей с теми отморозками, что всего час назад штурмом взяли полицейский участок.

— Ну что ж, господа хорошие, — начал он, усаживаясь на предусмотрительно приготовленный для него стул. — Считайте, что вам очень повезло. Про ваши мелкие шалости командование готово забыть.

Он обвел собравшихся за столом пристальным взглядом, отмечая и веселые искорки, блеснувшие в глазах Дениса, и тупое безразличие Аспиранта, и сдержанный интерес опытного Дяди Федора. Все они на произнесенное реагировали по-разному, и сами они были разными, по неведомым причинам собранные судьбой в единое подразделение, крепкое и спаянное, прошедшее проверку вражеским огнем и куда более разрушительным для подобных групп временем. Готовое за своего перегрызть глотку кому угодно, только недавно видели впечатляющий пример. Отличная боевая группа. Лучшая в бригаде, а возможно и на всем фронте, и именно поэтому ему предстояло сейчас отправить ее на смерть. Потому что такова судьба всех лучших — погибать самыми первыми.

— Я не случайно сказал, что вы несколько поторопились с освобождением Аспиранта. Мы с воеводой действительно приехали за ним, и его отдали бы нам по доброй воле и с извинениями…

— Извинения не слишком большая плата за разбитую морду, — проворчал себе под нос Денис. — А так они надолго запомнят, кого можно трогать, а кого нет…

Воронцов внимательно посмотрел на него и под тяжелым командирским взглядом нарушитель дисциплины смущенно замолк.

— Я могу продолжать? Спасибо, — язвительно поблагодарил строптивого добровольца Дмитрий Сергеевич.

На самом деле эта пауза нужна была ему для того, чтобы собраться с духом, перед тем, как он произнесет то главное, ради чего к ним приехал, а вовсе не для того, чтобы поставить на место зарвавшегося боевика. Но, как говорится, одно другому не мешает.

— Так вот, — глубоко вздохнув, продолжил Воронцов. — Отпустить Аспиранта приказали с самого верха. Потому что нашей группе поручено особое задание. Сложное и опасное, такое, с которым можем справиться только мы и больше никто.

Добровольцы затаили дыхание, ожидая продолжения.

— Нам поручено, скрытно выйти в тыл врага на участке хорватского батальона. Совершить форсированный марш и взорвать оружейную фабрику в Витезе. Эта фабрика снабжает патронами весь мусульманский фронт в районе Травника. Так что ее уничтожение вызовет не малый эффект, сами понимаете.

— Ни хрена себе, — выдохнул Денис. — Вот то насыпем мусликам перцу на хвост! Это я понимаю!