отеле «Самбор» проследили канадскую явку и сфотографировали резидента и двух агентов вот через такое, как у тебя, зеркало.

— Если ты не привел за собой «хвост», мы в полной безопасности, — сказал хозяин дома и пригласил гостя к столу.

— Кстати, перед тобой Вильгельм Праццих, турист из Берна. Вильгельм Праццих вне подозрений.

— Ты все такой же, как был…

— Точнее?

— Самодовольный и не по возрасту наивный дурак! — беззлобно бросил Хельмут.

— Я слишком давно знаю тебя, Хельмут Мерлинг, чтобы обидеться…

— Посылая тебя в Москву в качестве туриста, шеф ничем не рисковал. Сойдет гладко — хорошо! Завалишься — еще лучше!

— Я не понимаю…

— Повод для большой политики — честного туриста из нейтральной Швейцарии подозревают в шпионаже! Как же после этого возможен обмен туристами с русскими?

— Ну, до этого не дойдет! — сказал Праццих, прихлебывая кофе.

— Я надеюсь! — бросил Хельмут и налил в рюмки ликер.

Рассматривая на свет густую маслянистую жидкость в рюмке, гость примиряюще сказал:

— Бывает же, Хельмут, чтобы кличка так пришлась человеку, как тебе, «Грау» — «Серый». Когда впервые мы встретились с тобой, мы были желторотыми юнцами, но ты уже тогда был «Серый» — прекрасный цвет человеческого камуфляжа! Прошло много лет, а время нисколько тебя не изменило: ты все такой же, как был, — серый. Вот этого шрама, насколько я помню, у тебя не было.

— Серый не только унылый цвет камуфляжа. «Серый» — по-русски «волк». Если бы ты лучше владел языком, ты бы об этом знал. — Немного помолчав, Хельмут сказал: — Вчера я бродил в Москве по Немецкому кладбищу.

— Ты все такой же, Хельмут, шутник…

— Я читал готические надписи надгробий… — Он не слышал реплики Працциха. — Я очень устал, дорогой Фридрих, устал и хочу домой, в Нейграбен. Мне шестьдесят лет, из них сорок постоянного напряжения. Ты должен меня понять. Сорок лет я не был человеком. Волк без стаи. Один. Я не мог, как все, любить, радоваться первому лепету ребенка. Слышать, как наливается соком земля, моя земля. Как сладко ноют натруженные руки. Как тихо за трубкой течет беседа открытого сердца… — Он отпил глоток кофе и, не глядя на гостя, сказал: — Загнанный зверь…

Наступила продолжительная пауза. Было слышно, как, перелетая с шестка на шесток, в клетке, висящей на окне среди чахлых зеленых ветвей «бабьих сплетен», тихо посвистывал нахохлившийся кенар «тирольского» напева.

Хельмут криво усмехнулся, сказав:

— Казалось, встретились два разведчика, у них много неотложных дел и мало времени, но… Пойми, Праццих, мне так редко удается быть самим собой. С кем я могу поговорить? Кто может понять меня? С годами приходит горечь похмелья. Отец погиб под Верденом. Его остроконечная каска и Железный крест с короной и монограммой Вильгельма лежали перед портретом в траурной рамке. Это была семейная реликвия и символ моего будущего. Мы говорили о реванше. Мы жили идеей реванша. Во имя этой идеи мы истребили не одно поколение нации. Огонь возмездия испепелил наши города, и что же? Проходит два десятка лет, и снова мы говорим о реванше?..

— Да, но времена, Хельмут, меняются. В прошлом столетии гений Бисмарка привел прусские войска в Париж ценою «железа и крови». В сороковом году мы оккупировали Францию, не пожертвовав ни одной дивизии. Колесо истории, Хельмут, вертится!

Увлеченный собственным красноречием, Праццих, размахивая руками, ходил по комнате.

— Ты прав, колесо вертится, словно в тридцать третьем[14], - в раздумье сказал Хельмут. — Только ось колеса окончательно сгнила.

— Нет, Хельмут, колесо германской истории на прочной оси! Новые времена — новые партнеры. Европа отвергла «новый порядок» Гитлера, она получила «объединенную Европу». Те же сосиски, но с другим гарниром! — Он подмигнул Хельмуту и, загнув палец, добавил: — Общий рынок — раз! Атомный пул — два! — Он загнул второй палец. — Еврафрика — три! Между двух сил, Америкой и Россией, «третья сила» даст возможность создать политическое равновесие. Для того чтобы создать новые германские армии, надо использовать экономические ресурсы Европы. Такова логика событий, или старая песенка на новый лад.

— Стало быть, снова ландскнехты? Пушечное мясо по дешевым расценкам — разница курса доллара и марки? — с горечью бросил Хельмут.

— Только пока это будет выгодно нам! Не все ли равно, кто вкладывает в предприятие основной капитал! Деньги не пахнут. Наши заокеанские друзья делают политику большого бизнеса — это игра, а в игре всегда выигрывает только один. Совсем не обязательно, чтобы проиграли мы.

— Но во имя чего? Чем можно оправдать новый хаос войны и разрушений?

— Еще Ганс Гримм сказал: «Фольке оне раум!»[15]

— Чем больше мы требуем пространства, тем меньше мы его получаем. Чего мы добились? Германия разобщена. «Истинные друзья» толкают немцев на братоубийственную войну. У скалы Лорелеи саперы закладывают в штольни атомные бомбы, чтобы сбросить воды Рейна на плодородные долины, превратив земли Франконии в зоны пустыни. Чего-то я недопонимаю, а ты, Фридрих, окончательно утратил способность самостоятельно мыслить. Чужие мысли, чужие слова… В этом всегда была наша слабость: нам давали на все случаи жизни готовые формулы и мы этим удовлетворялись.

Праццих решил обидеться. Он демонстративно отставил чашку с кофе, поджал нижнюю губу и, барабаня пальцами по столу, сказал:

— Тебе, Хельмут, все не по вкусу: и наши идеи…

— Идеи? — удивился Хельмут.

— Да, идеи! И наши американские друзья…

— Друзья? — иронически переспросил Хельмут. — Те самые друзья, что когда-то купили господина директора Федеральной службы генерала Гелена и всех нас за пять миллионов долларов в год?

— Дело не в цене, они платят гораздо больше! Но они наши друзья! — подчеркнул Праццих. — Много лет назад Федеральный суд в Джексонвилле приговорил тебя, Хельмут, к тридцати годам каторги, а спустя три года ты уже отдыхал в своем Нейграбене на берегу южной Эльбы. Так поступают только настоящие, искренние друзья.

— Когда петуха хотят зарезать, его некоторое время откармливают, — с горечью сказал Хельмут. — Я не знаю, сколько наши «друзья» помимо этих пяти миллионов приплатили господину Гелену, но думаю, что вся агентура была приобретена по сходным ценам.

Праццих поднялся и угрожающе сжал кулаки.

— Послушай, Хельмут…

— Нет, ты послушай меня, — теряя терпение, перебил его Хельмут. — С уверенностью напыщенного индюка ты, Праццих, считаешь себя непревзойденным специалистом по русскому вопросу, но ты, я вижу, ничего не понял и ничему не научился! В сорок первом году генеральный штаб, сообщая данные немецкой разведки, сформулировал военный и моральный потенциал России в одной крылатой фразе: «Россия — колосс на глиняных ногах!» Но в сорок пятом году, когда имперская военная машина была уже раздавлена «глиняной» пятой этого колосса, Россия еще могла бы выдержать несколько лет войны. Что нам известно об этой стране? Даже я, профессиональный разведчик, проживший шесть лет в этой стране, не могу постигнуть России. Я думаю, что все, чего достигли русские, — результат победившей идеи. Что можем мы противопоставить этой идее? Ничего!

— Для этого у нас есть бундесвер, дипломаты, военные атташе, агентура…

— А разве кто-нибудь из вас, — перебил его Хельмут, — знает, с какими трудностями сталкивается в России наша агентура? В Нью-Йорке я приходил в лучший отель и, получая номер, записывался под любым пришедшим мне в голову именем. Попробуйте здесь, в России, в самом маленьком городе, не предъявив документы, получить номер. Для агента здесь все проблема: и крыша над головой, и общение с людьми, и транспорт, и вербовка…