— Нет, без бороды и очков. Лет сорока пяти…

— С какого числа Авдеева освобождают с работы?

— Резолюция с завтрашнего дня. Билет он уже взял через Челябинск, Куйбышев, Пензу, Поворино, Харьков. Поезд отправляется в двадцать часов две минуты.

— Вы сможете направить Лунева в Ново-Оськино к Остапу Журбе?

— Если это нужно, конечно. Когда мы выезжаем в Слободку?

— Как только Гаев вернется из тупика Клевцова. Думаю, что обыск результатов не даст.

— Возможно. Но вы учтите, «Маклер» ушел от Ежова в спешке, мог наследить.

— Такой матерый следов не оставляет.

— Вы что-нибудь утром ели?

— Признаться, не успел.

— Пойдемте в буфет.

Мы молча и торопливо завтракали, когда за нами пришел Лунев.

По дороге он успел доложить:

Взяли «Магду» на шоссе в Невьянск. В такси она успела сунуть за сиденье записку, написанную Ежовым на туалетной бумаге. Водителя такси захватили с собой. Он говорит, что машину она заказывала до Невьянска, а «Магда» уверяет, что до Верхней Пишмы, у нее там тетя. А записку она и не видела! И знаете, так таращит глаза, что они вот-вот вывалятся.

Возле кабинета сидела Тутошкина, а напротив нее водитель такси. Между ними прогуливался старшина. Женщина, глядя в ручное зеркальце, подводила помадой губы.

«Готовится к бою», — подумал я и спросил:

— Фамилия таксиста?

— Ремизов Иван Сергеевич, — ответил Лунев.

В кабинет вошел Ремизов, он производил впечатление человека, разбуженного среди ночи, был неряшлив и с застывшим недоумением в глазах.

— Садитесь, Иван Сергеевич, — пригласил я и, глядя на него, улыбнулся.

По-своему истолковывая мою улыбку, он развел руками.

— Вот ведь какая история может получиться…

— Ничего с вами не случилось, деньги по счетчику вы получите полностью, ну, а помочь следователю, думаю, ваш долг. Не так ли?

— А как же! На этом стоим!

— На чем стоите?

— Выполнить долг и прочее…

— Скажите, Иван Сергеевич, почему вы поначалу не хотели ехать с гражданкой Тутошкиной?

— У нас, у таксистов, закон — чтобы сорок километров, дальше ни-ни, а ей под самый Невьянск, к храму Всех Скорбящих. Знаем мы эту церковь — почти восемьдесят километров. Она говорит, полчаса стоянки оплачиваю и обратный рейс. Я подумал — подходяще, согласился, почти суточный план, за пять часов смотаюсь!

— Евгений Корнеевич, пригласите Тутошкину.

Он вышел, и я спросил Ремизова:

— Сколько у вас на счетчике?

— Два рубля шестьдесят копеек.

С Луневым вошла Тутошкина, кокетливо кивнула, поправила локон на лбу и села в кресло.,

— Мелания Егоровна, куда вы заказывали такси?

— Врать не стану — ко Всем Скорбящим.

— А почему старшему лейтенанту вы говорили — в Верхнюю Пишму?

— Я так считала, что они не в курсе, а теперь я поняла, не дурочка.

— Оплатите по счетчику такси два рубля шестьдесят копеек.

— Со всем моим удовольствием. — Она вынула из сумки кошелек и расплатилась, потребовав сдачу сорок копеек.

— Евгений Корнеевич, запишите показания товарища Ремизова и оформите побыстрей, ему надо работать.

Лунев и Ремизов вышли из кабинета. Я взял скомканную записку, разгладил ее и прочел;

— Ну рассказывайте, Мелания Егоровна. — Я включил звукозапись. — Если хотите, чтоб вас обошло стороной, говорите правду.

— Что говорить-то?

— Вы знали, зачем Ежов послал вас в церковь Всех Скорбящих?

— Казя, то есть Ежов, написал мне: «Срочно на такси смотайся к Нике, отдай записку». Говорю как на духу, гражданин начальничек!

Я понял, с кем имею дело.

— За что вы, Тутошкина, отбывали наказание?

— Откуда вам…

— По какой статье? — перебил я ее.

— Недостача у меня была… В ларьке…

— Как же вас приняли в заведующие секцией?

— Казя, то есть Ежов, посодействовал. Я честно работала, об этом все знают…

— В книге предложений есть благодарности покупателей.

— О! Точно, гражданин начальничек…

— Скажите, вы читали записку Ежова?

— Читала, но я женщина глупая…

— Ничего не поняли?

— Ничегошеньки, ну ни вот столечко! — Она показала кончик мизинца с большим ногтем.

— Кто такой Ника, вы знаете?

— Нику знаю, богомаз. Мужик жадный…

— До чего?

— До всего, что попадет под руку. Копеечку — и копеечку, баба какая — так и… На что я женщина старая, если Казя напьется, так он и до меня руки тянет. — Она улыбнулась и поправила локон на лбу.

— Вы что же, встречались?

— Было такое.

— Кто да кто?

— Ника, Казя и я. Дом большой, я за хозяйку.

— Это в тупике Клевцова?

— Точно, гражданин начальничек.

— А вы знали художника Доната Юколова?

— Нет. Про такого не слышала.

— В церкви Всех Скорбящих бывали?

— Один раз с Казей на такси ездили. День был выходной. Ника ключи от храма принес. Походили мы, поглядели. Гулко, сыро и страшно.

— Откуда вы узнали, что Ежов в туалете оставил записку?

— А мы там всегда письмами обменивались. Людишки у нас до чужого белья интерес имели. Языки — во! — Она показала ладонью. — Ну, мы через переписку уславливались: когда, где. Записочку на бачок и камешком придавим. Скажите, а вы это надолго?

— Что — надолго?

— Казю, то есть Ежова, взяли?

— Подержим.

— Ну да вам видней.