Над невысоким обрывом, отделяющим взлобок от склона, возникли несущиеся к ним стремительные фигуры разведчиков, это было последнее, что увидел чеченец, метнулись перед глазами сверкающим роем радужные мухи, подкатил к горлу горький тошнотный комок, а потом мозг затопила непроглядная чернильная тьма.

Очнулся Апти от того, что его хлестко лупили по щекам, голова гудела растревоженным пчелиным ульем, во рту ощущался неприятно-соленый кровяной привкус. Он попытался, защищаясь от звонких пощечин, поднять к лицу руки, и не смог, внезапно осознав, что кисти крепко стянуты ремнями за спиной. С усилием открыв глаза, увидел перед собой прищуренную тронутую рыжими веснушками физиономию гаска, тут же вновь зажмурился, надеясь, что это жуткое видение само собой пропадет, исчезнет, провалиться в ад. Вместо этого где-то над головой раздался звонкий, говорящий на русском языке, голос:

— Очнулся этот гондон, тащ капитан. Все в порядке, можете беседовать, это он просто притворяется, что еще в рауше. Вон ресницы дергаются.

Смирившись с неизбежным, Апти открыл глаза и, преодолевая тупую ноющую боль в затылке и накатывающие откуда-то изнутри рвотные позывы, осмотрелся. Оказалось, что он сидит в неглубокой поросшей густой травой ложбинке, прислонившись спиной к древесному стволу, за который заведены стянутые ремнями руки. Вокруг, обступив его и с любопытством разглядывая, толпятся те самые виденные утром гаски. Еще несколько человек расположились чуть поодаль, тоже исподтишка наблюдают, хотя упорно делают вид, что им все это не интересно. Один из федералов, высокий, по-спортивному подтянутый, с четкими уверенными движениями, разом изобличавшими в нем командира, присел рядом, пристально всматриваясь в лицо Апти удивительно большими, пронзительно-синими глазами. Апти мельком мазанул по его покрытому редкой светло-русой щетиной лицу ответным взглядом, оценил тонкий хрящеватый по- боксерски свернутый чуть вправо нос, и вновь уставился поверх голов гасков в плывущую над головой безоблачную синеву, прозрачного летнего неба.

— Как тебя зовут? — спросил русский.

Апти лишь криво презрительно усмехнулся, он не собирался отвечать на вопросы, сила на их стороне, хотят — пусть убивают, но до разговоров с этими шакалами он не опустится.

— Слышишь меня? Как тебя зовут? — настойчиво повторил русский.

На этот раз Апти вообще никак не отреагировал. Зато сидевший чуть дальше на корточках и внимательно наблюдавший за происходящим выбритый наголо русский в выцветшем затертом камуфляже коротко бросил:

— Не мучайся зря, Немец. Он же смеется над тобой. Что не видишь?

— Не мешай, Люд, договорились же… — окрысился названный Немцем.

— Как хочешь… — процедил в ответ Люд. — Время есть. Развлекайся.

— Значит, не хочешь говорить? — вновь обернулся к Апти разведчик. — Хорошо. Не хочешь, не говори… Я сейчас сам все про тебя узнаю…

С видом фокусника он вытянул из кармана рацию, покрутил настройку, вслушиваясь в шипенье и треск помех, потом заговорил размеренно и быстро:

— Десятый третьему! Десятый третьему! Десятый! У меня тут пленный чеченец. Парень лет двадцать — двадцать пять, глаза карие, волосы темные, коротко стриженные…

Диктуя приметы Апти, он отходил все дальше и дальше, и вскоре чеченец перестал различать, что он там еще говорит, а ответы невидимого собеседника разведчика не слышал тем более. Лысый Люд, наблюдая за ним, презрительно улыбался. Наконец закончив переговоры, Немец вернулся к пленнику. Выглядел он чрезвычайно довольным.

— Что отмолчаться думал? — торжествующе заявил он. — Думал, мы не узнаем что ты Апти Талалаев!

— Как знаешь?! — пораженно воскликнул Апти, впиваясь в лицо разведчика пронзительным взглядом.

— А очень просто! — радостно расцвел улыбкой тот. — Из комендатуры сообщили. У тебя еще брат старший есть, Ахмед. Так вот он арестован и рассказал коменданту, что ты сегодня собирался прийти домой. А сам ты бандит и давно уже состоишь в отряде Хаттаба.

— Врешь! — вскинулся, дергаясь в путах Апти. — Не мог Ахмед так сказать!

— Не мог! — издевательски передразнил его русский. — А откуда же я тогда все это узнал?

На этот вопрос ответа не было, и Апти сник, лихорадочно соображая, как такое могло получиться. В предательство Ахмеда он не верил, но другого рационального объяснения, как ни старался, найти не мог.

Морген пристально наблюдал за ним, стараясь скрыть бушевавшее внутри радостное ликование. До самого последнего момента он не мог быть уверен, что сидящий перед ним чеченец и есть тот самый Апти Талалаев, которого они здесь караулили. Конечно, вероятность этого была велика, но вовсе не стопроцентна. Теперь же, в результате разыгранного им нехитрого спектакля, он умудрился разом убить двух зайцев: точно выяснив личность пленника и выбив у него из под ног почву сообщением о якобы начавшем давать признательные показания брате. Он победно глянул в сторону до последнего не верившего в успех его плана Люда, тот в ответ скептически покачал головой.

— Послушай, Апти, — мягко начал Морген. — Ты попал в очень нехорошую ситуацию. Твой брат все рассказал нам. И то, что ты боевик, и то, что ты шел в Курчалой, чтобы забрать деньги, которые вымогал у честных чеченцев. Да ты ведь еще напал на моего бойца, хотел его убить. При таких раскладах твоя жизнь очень не дорого стоит, и если я отдам приказ пристрелить тебя на месте, меня никто не осудит. Понимаешь?

Апти молчал, гордо вскинув голову и отвернувшись. Он не хотел слушать, что еще будет говорить ему русская свинья, он уже решил для себя, что не поверит ни одному слову. Что с того, что русский знает о нем? Он уверен, Ахмед никогда не предаст, значит, гаски лгут, пытаются обмануть. Он так чувствует. И если ему суждено сегодня умереть, что ж, он умрет как мужчина со словами презрения на губах и с крепким сердцем на удивление презренным гяурам.

— Но есть другой вариант, — ничуть не смущаясь молчанием пленника, продолжал Морген. — Ты нам рассказываешь, кто еще в селе помогает бандитам и где сейчас находится твой отряд. А за это, мы отправляем тебя и твоего брата в Чернокозово на справедливый суд. Смертная казнь у нас отменена, так что, как бы там ни повернулось жить все одно будешь… А если что-нибудь действительно важное расскажешь, то подумаем и может быть Ахмеда вообще не тронем, он ведь инвалид, так? Мы с больными и калеками не воюем… Ну что, согласен? Да что там, можем даже так решить, что и тебя отпустим, с условием, конечно, что ты останешься жить дома, а не вернешься в банду. Ну? Согласен?

Апти скривился. Неужели этот русский считает его настолько глупым? Кто же поверит, что попавшего в плен врага можно вот так взять и отпустить? Никто в здравом уме такого не сделает? Зачем давать врагу шанс отомстить и взять реванш? Уж если он попал тебе в руки, значит, так судил Аллах и не годится отвергать его дар. Беспомощный враг должен быть немедленно уничтожен. Конечно, русский пытается одурманить его щедрыми обещаниями, но итог-то все равно будет один, уж кто-кто, а Апти это знает доподлинно, не первый год ведь воюет, навидался, как братья-моджахеды поступают с пленными гасками, да и останки попавших в руки к русским братьев тоже видеть приходилось.

Прямо глядя в лицо русскому он в нескольких коротких и емких, из русского же языка почерпнутых словах пояснил ему в какое конкретно место тот может засунуть себе свое предложение и куда и зачем потом идти.

— Хочешь убить — убивай, — процедил он презрительно. — Я смерти не боюсь, найдется, кому за меня отомстить.

Закончил свою речь Апти смачным плевком. Метил русскому в лицо, но промазал, и вязкая обильно сдобренная кровью мутная капля слюны повисла на кармане разгрузки, тяжело размазываясь по брезенту. Русский стоял будто оглушенный, глупо моргая и непонимающе разводя руками. Глядя на эту картину, Апти зашелся хриплым лающим смехом.

На плечо Моргена легла сзади тяжелая рука, мягко отстраняя его в сторону.

— Дай теперь я попробую по-своему, по старинке, — значительно произнес Люд, подходя к пленнику и присаживаясь напротив, буравя чеченца неподвижными, такими же выцветшими под солнцем оловянными глазами. От этого пустого безразличного взгляда стало пленнику разом как-то не по себе, пробежали