подготовки группы этого вполне достаточно. Вопросы планирования я решу сам. Тебе и группе подробности доведу после выхода. Теперь все понятно?
Вновь испуганно-поспешный подтверждающий кивок.
— И еще одно важное обстоятельство, Эдик. Это здесь мы с тобой можем вот так вот спокойно разговаривать и что-то там обсуждать. Попробуешь не выполнить мой приказ на выходе, даже просто засомневаться, пристрелю… — сказано это было совершенно буднично, и Моргенштейн с отчетливо царапнувшим сердце ужасом, заглянув в блеклые ничего не выражающие глаза командира, вдруг как-то разом до глубины души, до самых печенок осознал, то, что он сейчас слышит абсолютная правда, без малейшей доли дешевых понтов и рисовки.
— Ну вот и ладно, — продолжал меж тем Люд. — Тогда нечего рассиживаться, марш готовить группу. Я буду у начальника штаба, если понадоблюсь, заходи прямо к нему, не стесняйся.
Тем же вечером между ними произошла еще одна стычка. Формальным поводом послужила рассказанная за ужином прапорщиком Погодиным история. Погодин, кряжистый, будто вырубленный из узловатого корня векового дуба сибиряк, носивший почетное прозвище Коготь, полученное за невероятной длины ноготь, любовно выращенный на левом мизинце. Тем вечером Коготь степенно неторопливо поглощал ужин, периодически аккуратно вытряхивая хлебные крошки, путающиеся в пушистых усах. Так же обстоятельно вел он и свое повествование, щедро пересыпая его просторечными народными выражениями и привычными сибирскими оборотами:
— Вот я за это и говорю вам, однако. Не за всякое распоряжение держаться надо. Оно ить как выйти может, ты думаешь, что у начальника голова всяко побольше твоей будет, а он кубыть тоже не семи пядей во лбу. Иной раз тебе на месте куда как виднее получается, чем ему из кабинета. Так что приказы слушай, да и сам дело разумей. Иной раз и поперек пойти правильней получится. Вот так и с дедом моим было. Тогда аккурат знаменитый приказ «ни шагу назад» только вышел. А дед мой лейтеха в пехоте, взводом командовал в сибирской стрелковой дивизии. Так вот приказ им пришел, высотку одну ротой взять. Ротный, конечно, собирает у себя в землянке всех офицеров и давай прикидывать так и эдак, как бы энто дело получшее провернуть.
Разведчики дружно наворачивали щедро сдобренную тушенкой перловую кашу, в пол уха прислушиваясь к рассказываемой прапором истории.
— А на ихнем участке аккурат за неделю до этого из немецкого тыла группа батальонной разведки выходила. Худющие, как черти, грязные, с ног от усталости валятся, ну и прежде чем в штаб топать, ихний командир своим час отдыха дал, как до наших траншей добрались. А сам с ротным в его землянке кружку спиртяги жахнул, да и рассказал между делом, сколько немцев супротив роты стоит, да что еще интересного на той стороне против их участка видали. Ротный, не будь дурак, сразу все узнанное на карту свою срисовал, теперь вот и пригодилось. Вобщем как он эту карту перед ними размотал, так все взводные и поняли, что все, полная жопа огурцов получается, ежели конечно, тот разведчик не соврал. А за то шансов мало было, чего бы ему ротному лапшу на уши вешать? На высотке той немецкий опорный пункт расопложен был и все у них там, значит, по уму устроено: и пулеметные позиции с перекрытием секторов, и траншеи в несколько рядов, и блиндажи крепкие с бетонным перекрытием, а за высоткой еще и минометная батарея… Короче ясно стало ротой такую крепь не взять, по меньшей мере, батальон нужен. Ротный тут же к телефону, докладает в штаб, так и так, мол, нельзя на этом участке ротой атаковать, только бойцов положишь напрасно. А ему из трубки в ответ матом в шесть накатов с переборами, что, мол, под трибунал захотел, али как? А трибунал тогда дело известное, ежели попал, сильно никто разбираться не будет, или сразу в яму, или в штрафбат, тоже значит прямиком на тот свет, но с отсрочкой. Так что ротный, само собой «али как» выбрал, одна только польза с разговору была, артподдержку все же выпросил.
Дожевывающие ужин, с наслаждением прихлебывающие крепкий горячий чай, разведчики с интересом прислушивались к рассказу, живо представляя себя на месте тех давно умерших солдат, получивших самоубийственный приказ. А сам Коготь уже так увлекся повествованием, что даже почти полный котелок каши в сторонку отставил, чтобы рассказывать не мешал.
— Ну делать нечего, стали готовиться к атаке, в чистое оделись, домой прощальные письма отписали. Понимали все, на смерть верную идут, но супротив приказа ни-ни. И вот в назначенное время пушкари ту высотку долбить начали, не долго били, с полчаса где-то, снарядов-то в то время в обрез, особо не расстреляешься. Немцам-то это все только на смех было, они как первые снаряды легли, в блиндажи свои заныкались, наверху только наблюдателей оставили, а как стрелять закончили, так вот они тут как тут. Ну, потом, как положено, пустил ротный ракету в небо, тэтэшку вынул, перекрестился, да и приказал: «Пошли что-ли, славяне! Покажем немчуре, как русские умирать умеют!». Пошли. А куда ты денешься! Дед рассказывал, молча шли, сосредоточенно, страшно. Ура не кричал никто, только штыки заранее к винтам попримыкали, хотя мало кто верил, что до немецких окопов дойти смогут. Все одно так сделали, мало ли какой случай. Дедов взвод с самого краю шел и вот, когда по первым рядам с высотки пулеметами садить зачали, а наши в ответ на ходу с винтов бить стали, он своим и скомандовал: «Направо поворачивай, мужики, бегом!» А справа там, прямо промеж наших окопов и высотки балочка была, неглубокая, но схорониться от пуль можно. Туда дед своих бойцов и отвел. Двоих только по дороге подсекли все же, а другие целехоньки остались. Остальная рота так под пулеметами и легла, даже до подножья высотки не дойдя, человек с десяток только взад к своим окопам откатилось. А в балочку вдруг, откуда ни возьмись ротный политрук запрыгнул, злой, морда кровью налита, наганом у деда перед лицом машет. «Выводи, — кричит. — Взвод в атаку! Всем вперед, не то расстреляю на месте, как труса и предателя!». Дед на него, да на его наган смотрит, а сам тем временем слышит, как под высоткой пулеметы гремят, роту в землю вколачивая. «Нет, — говорит. — Хучь, стреляй меня сейчас, а людей своих я на верную смерть не поведу!». Политрук слюной брызжет, ярится, наган деду в лицо ткнул, уже и палец на спуске двигаться начал, курок назад полпути прошел. Дед с жизнью попрощался, еще подумал, вот ведь судьба курва, что в лоб, что по лбу вышло, так бы хоть героем умер, хотя мертвому-то невелика разница. Но тут, солдатик один с дедова взвода, вдруг долго не думая взял, да и политрука на штык насадил. Прямо в пузо ему воткнул, да почти насквозь прошел, в позвонках застрял. Дед как стоял, так и обмер. За убийство политрука тогда однозначно пуля была положена, да не только самому убивцу, но и деду тоже. Однако обошлось, никто не выдал. Списали того потом, как погибшего в атаке. А взвод дед обратно в свои окопы вернул. Тех, кто от высотки вырвался, тоже под свое начало собрал, да и доложил в штаб, что атака захлебнулась, а от роты осталась едва четверть, и тех половина раненых. Выматерили его из штаба, но второй раз в атаку не послали, поняли, что некому уже в бой идти. А на следующий день вообще их с передка сменили, да назад отвели отдыхать и комплектоваться. Дед после этого ротным стал. Однако не тем, что новый чин получил, ему тот случай запомнился, а тем, что два десятка душ славянских он от смерти тогда спас. До сих пор гордится, хотя и не любит эту историю рассказывать. Такое вот дело. А послушался бы приказа, и сам головы не сносил, и чужие бы с плеч посыпались.
Некоторое время впечатленные рассказом разведчики молчали, переваривая услышанное, так и эдак на себя примеряя давно минувшие события. Потом загомонили разом, заспорили. Мнения разделились почти поровну, одни считали, что сохранив свое подразделение в заранее обреченной атаке, старший Погодин поступил правильно, другие стояли за то, что приказ он выполнить был обязан, но все сходились на том, что выжившие бойцы действительно обязаны жизнью взводному командиру, если бы не он, конечно, их ждала верная смерть.
— Прав был политрук, — горячась, доказывал Моргенштейн. — Твой дед приказ не выполнил, значит выходит, что действительно он трус и предатель.
— Это через что же так выходит? — недобро набычился Погодин, исподлобья оглядывая капитана.
— Как через что? Он же испугался в атаку идти и сорвал выполнение поставленной задачи!
— Небось не за себя испугался-то, за людей…
— Да без разницы уже, за себя, за людей. Итог-то один, приказ не выполнен, планы командования сорваны…
— Да что же это за планы, за просто так людей гробить! — возмущенно перебил капитана Коготь.
— А кто тебе сказал, что за просто так? — зло улыбнулся Моргенштейн. — Дед твой? Так он планов командования знать не мог! Или он считал, что наверху идиоты сидят? Так ошибался он, идиоты до больших
