относительную уединенность, и парень-морой, читающий за письменным столом книгу с таким скучающим видом, что, казалось, вот-вот уснет. В комнате находился один «кормилец» — костлявый мужчина средних лет, с тупой улыбкой на лице; он сидел в кресле, устремив взгляд в пространство.
Когда мы вошли, морой вздрогнул и широко распахнул глаза. Ну естественно, ничего интереснее нашего появления за всю ночь не случилось. Он ни на мгновение не усомнился, кто мы такие; видимо, обладал низкой сопротивляемостью к принуждению. Надо учесть на будущее.
— Что это?
— Двое новеньких, только что прибыли, — ответил Уэс.
— Но нам ничего не причитается, — сказал морой. — И мы всегда получаем не таких юных, а старых, истощенных.
— Не спрашивай меня, — заявил Уэс. Кивнув мне и Лиссе на кресла, он тут же направился к двери.
— Маркс хочет, чтобы они дожидались здесь, пока подойдет Салливан. Может, в итоге выяснится, что это ошибка, но им требуется доза, и они ноют.
— Замечательно! — простонал морой. — Ну, следующее «кормление» у нас через пятнадцать минут, так что я могу устроить Брэдли перерыв. Он в таком состоянии, что, наверное, даже не заметит, если кровь даст кто-то другой.
Уэс кивнул.
— Мы позвоним, когда разберемся.
Он ушел, а морой со вздохом взял свой блокнот. У меня создалось впечатление, будто всем здесь осточертела их работа — и нетрудно понять почему. Служащие ведь тоже проводят все свои дни в этой тюрьме, помня при этом, что за стенами ее расстилается широкий мир. Их можно пожалеть.
— Кто будет «кормиться» через пятнадцать минут? — спросила я.
Морой изумленно вскинул голову; «кормильцы» обычно таких вопросов не задают.
— Что ты сказала?
Лисса встала и вперила в него взгляд.
— Ответь на ее вопрос.
Лицо мороя приняло отсутствующее выражение: он легко поддавался внушению.
— Рудольф Кайзер.
Ни я, ни Лисса такого не знали; может, он сидит здесь за многочисленные убийства, а может, за хищение денег.
— Когда очередь Виктора Дашкова? — спросила Лисса.
— Через два часа.
— Изменение в расписании. Скажи стражам, что произошла замена, и вместо Рудольфа Кайзера должны привести Дашкова.
Судя по пустому взгляду мороя — практически такому же затуманенному, как у «кормильца» Брэдли, — ему понадобилось некоторое время, чтобы переварить услышанное, после чего он сказал:
— Да.
— Это нормальная процедура, не вызывающая подозрений.
— Не вызывающая подозрений, — монотонно повторил он.
— Действуй! — жестко приказала Лисса. — Позвони им, уладь все. И смотри мне в глаза!
Морой подчинился. Разговаривая по телефону, он назвался Нортвудом. Распоряжения были сделаны, и нам оставалось только ждать. От напряжения у меня болело все тело. Судя по словам дежурного, до появления на рабочем месте начальника тюрьмы осталось чуть больше часа. До тех пор никаких вопросов не возникнет. Эдди должен просто убивать время с Тео, не внушая подозрений в поступке более серьезном, чем ошибка в документе.
Пока мы ждали, Лисса погрузила «кормильца» Брэдли в глубокий сон. Нам не нужны были свидетели, даже находящиеся под кайфом. Также я слегка повернула камеру, чтобы большая часть комнаты оказалась вне поля ее зрения. Естественно, прежде чем покинуть тюрьму, мы должны будем поработать со всей ее системой видеонаблюдения, однако на данный момент требовалось лишь, чтобы сидящие у экранов караульные не заметили того, что вот-вот произойдет.
Я едва успела зайти в одну из кабинок, как дверь открылась. Лисса оставалась в своем кресле рядом со столом Нортвуда, чтобы держать его под контролем. Мы проинформировали его, что «кормильцем» буду я. Находясь в кабинке, я могла видеть происходящее лишь глазами Лиссы: вошли два стража и… Виктор Дашков.
Его вид всколыхнул в ее душе ту же боль, которую она испытывала на судебном процессе. Сердце заколотилось чаще, руки у нее задрожали. Ведь там, на суде, ей помогло успокоиться лишь заверение, что Виктор навсегда останется за решеткой и никогда больше не сможет причинить ей вреда.
А теперь мы сами готовы разрушить единственную гарантию своего спокойствия.
С огромным усилием Лисса загнала страх поглубже, чтобы он не мешал ей контролировать Нортвуда. Конвоиры Виктора выглядели суровыми и готовыми к действию, хотя фактически нужды в этом не было. Болезнь, подтачивающая преступника на протяжении многих лет — та, от которой Лисса исцелила его, но лишь временно, — теперь снова делала свою разрушительную работу. Недостаток движения и свежего воздуха тоже внесли свою лепту — как и то, что заключенных снабжали кровью лишь в ограниченном количестве. В качестве дополнительной меры предосторожности на него надели кандалы, и их тяжесть тянула его к полу, заставляя шаркать ногами.
Нортвуд указал на меня.
— Вон туда.
Стражи провели Виктора мимо Лиссы, по которой он лишь скользнул взглядом. Это тоже было результатом магии принуждения, так что теперь ей приходилось контролировать не только Нортвуда, но и Виктора. Стражи усадили его в кресло рядом со мной и отступили, но не спускали с него взгляда. Один из них заговорил с Нортвудом: дескать, что мы новенькие и совсем юные. Если бы мне когда-нибудь пришлось проделывать все это снова, я попросила бы Лиссу создать иллюзию, будто мы постарше.
Усевшись рядом со мной, Виктор наклонился вперед и открыл рот. Питаясь, морои всегда поделывали одни и те же движения, и привычка настолько глубоко укоренилась в их натуре, что он действовал чисто автоматически. Может, он даже не разглядел меня.
Хотя нет… разглядел.
Потому что вдруг замер, широко распахнув глаза. Королевским моройским семьям присущи определенные общие черты; так, многие Дашковы и Драгомиры отличаются светло-зелеными глазами, оттенка нефрита. Усталость и покорность в его взгляде исчезли, сменившись отражением хитрости и острого ума, так хорошо мне известного.
Однако он явно был сбит с толку. Мой амулет оказывал на него то же воздействие, что и на других, то есть путал мысли. У него было впечатление, что я человек… и все же иллюзия оставалась неполной. Сказывался и тот факт, что Виктор, сам владеющий магией принуждения, пусть и из другого источника, обладал и относительной устойчивостью к ней. Эдди, Лисса и я были невосприимчивы к воздействию амулетов друг друга, потому что знали, кто мы на самом деле; и Виктор, пусть не сразу, тоже одолел иллюзию. Может, разум и твердил ему, что напротив сидит человек, но глаза свидетельствовали о том, что перед ним Роза Хэзевей с париком на голове. И по мере того как это понимание завладевало его сознанием, обман зрения таял.
Он расплылся в удивленной, но и довольной улыбке, обнажив ужасные клыки.
— О бог мой! Это, возможно, лучшее «питание» в моей жизни, — прошептал он совсем тихо, чтобы не услышали стражи.
— Только суньтесь ко мне со своими зубами, и оно станет последним в вашей жизни, — так же тихо ответила я. — Но если хотите получить возможность выбраться отсюда и снова увидеть мир, делайте в точности то, что я скажу.
Он бросил на меня вопросительный взгляд. Я сделала глубокий вдох, сама страшась того, что собиралась сказать.
— Нападите на меня.