оправилась еще не полностью. Это выводило из себя.
В конце концов, после миллиона попыток, я осмотрела кресло и увидела, что трещина стала больше. Открытие придало мне сил. Я больше не обращала внимания на боль в руках. Спустя долгое время услышала треск — отломилась ножка. Я взяла ее и удивленно оглядела. Разлом оказался не ровным, а расщепленным и острым. Достаточно острым, чтобы послужить колом? Я не была уверена. Зато имела возможность убедиться, что дерево твердое, и, значит, вложив в удар всю силу, я, возможно, смогу пронзить сердце стригоя. Это не убьет его, но ошеломит точно. Успею ли вырваться отсюда? Этого я не знала. Теперь я располагала хоть чем-то.
Я села на постель, приходя в себя после «сражения» с креслом и снова и снова швыряя свой рукотворный кол. Хорошо. Теперь у меня есть оружие. Но что оно мне дает? Перед моим внутренним взором возникло лицо Дмитрия. Проклятое лицо. Теперь все сомнения в этом отпали. Он — вот цель, которая напрашивалась сама собой, первый, с кем нужно разобраться.
Внезапно дверь открылась, и я настороженно подняла взгляд. Поспешно затолкала сломанное кресло в темный угол, чувствуя, как меня накрывает волна паники. Нет-нет, я еще не готова. Я пока не убедила себя заколоть его…
Это оказалась Инна, как обычно, с подносом в руках и раболепным выражением лица. Тем не менее быстрый взгляд, который она бросила на меня, полыхал ненавистью. Не знаю, что ее так бесило; я ведь не причинила ей вреда.
Я подошла к ней как бы с намерением осмотреть поднос. Подняв крышку, я увидела бутерброд с ветчиной и картошку фри. Выглядело хорошо — я ведь давно не ела, — но бегущий в крови адреналин вытеснил аппетит на задний план. Я подняла на Инну взгляд, приветливо улыбаясь. Ее глаза буравили меня.
Я и не колебалась. Набросилась на Инну, с такой силой швырнув на пол, что она ударилась затылком. В первый момент она выглядела ошеломленной, но быстро пришла в себя и попыталась дать мне отпор. Однако на этот раз я не была одурманена — ну, разве совсем чуть-чуть, — в конце концов годы обучения и моя природная сила снова проявили себя. Я навалилась на нее всем телом, лишив возможности двигаться, после чего достала рукотворный кол, который до этого прятала, и приставила острый кончик к ее горлу.
Все происходило как в те дни, когда в темных проулках я прижимала к земле стригоев. Она не могла видеть, что мое оружие — всего лишь ножка кресла, но когда я надавила острым концом на ее горло, она, без сомнения, почувствовала это. Что уж она подумала, мне неведомо.
— Код, — сказала я. — Какой код?
Единственным ответом мне был град непристойностей на русском. Ладно, ничего удивительного, учитывая, что, скорее всего, она не поняла меня. Я мысленно пролистала ограниченный англо-русский словарь в своем сознании. Я провела в этой стране достаточно долго, чтобы хоть немного пополнить словарный запас. По правде говоря, он был на уровне двухлетнего ребенка, однако даже они в состоянии выразить свои мысли.
— Цифры, — сказала я по-русски. — Дверь.
Я надеялась, что произнесла именно эти слова.
Она не прекратила поток брани. Пришлось нажать колом посильнее; проступила кровь, и я сдержала себя. Может, я и сомневалась, хватит ли у меня сил проткнуть колом сердце стригоя, но вену человека? Запросто. Она слегка заколебалась, по-видимому тоже осознав это.
И снова я прибегла к своему ломаному русскому.
— Убью тебя. Никакого Натана. Никакой… — Какие это слова? Вспомнилась церковная служба, и я понадеялась, что говорю правильно. — Никакой вечной жизни.
Это привлекло ее внимание. Натан и вечная жизнь. То, что для нее важнее всего. Она прикусила губу, все еще в ярости, но, по крайней мере, никаких тирад не последовало.
— Цифры. Дверь, — повторила я и посильнее вдавила кол.
Она вскрикнула от боли.
И наконец, заговорила, отбарабанив серию цифр. Русские цифры я, по крайней мере, выучила хорошо, поскольку они существенны с точки зрения адресов и телефонных номеров. Она назвала семь цифр.
— Снова, — сказала я и заставила ее повторить их три раза. Но этим дело не ограничилось. Я была уверена, у внешней двери другой код. — Цифры. Дверь. Два.
Я ощущала себя пещерным человеком. Инна смотрела на меня, не въезжая.
— Дверь. Два.
В ее глазах мелькнуло понимание, и она разозлилась. Наверно, надеялась, что мне неизвестно о коде внешней двери. Пришлось снова пустить ей кровь, и она выкрикнула другие семь цифр. И снова я заставила повторить их. Я понимала, у меня нет способа понять, правду ли она говорит, пока я не проверю цифры на деле. И я решила держать ее при себе.
Меня кольнуло чувство вины из-за вынужденного насилия. Но куда денешься? Я была в отчаянном положении. Как будущих стражей, нас учили и убивать, и выводить из строя. На этот раз я сделала последнее, стукнув ее затылком о пол с такой силой, что она потеряла сознание. Лицо у девушки расслабилось, веки опустились. Проклятье! Обстоятельства вынуждали меня причинить вред совсем молодой человеческой женщине.
Я встала, подошла к двери и нажала первый набор цифр, надеясь, что они правильные. К моему полному и искреннему изумлению, так и оказалось. Щелкнул электронный замок, но, прежде чем я успела открыть дверь, послышался другой щелчок. Кто-то отпер внешнюю дверь.
— Дерьмо, — пробормотала я.
Метнулась прочь от двери, подхватила бесчувственное тело Инны и оттащила в ванную комнату. Бережно прислонила к самой ванне и только-только успела закрыть за собой дверь, как услышала, что открывается главная дверь в комнату. Накатила тошнота — признак приближения стригоя. Я знала, стригой в состоянии унюхать человека, но оставалось надеяться, что не через закрытую дверь. Выйдя из коридора, я обнаружила в гостиной Дмитрия. Улыбнулась, бросилась к нему и воскликнула радостно:
— Ты вернулся!
Он быстро обнял меня и тут же отстранился.
— Да. — Похоже, мое приветствие было приятно ему, но лицо приняло деловое выражение. — Ты приняла решение?
Ни тебе «привет». Ни «как ты себя чувствуешь?» Сердце упало. Это был не Дмитрий.
— У меня есть еще вопросы.
Я подошла к постели и легла, как обычно. Он присел на краю, глядя на меня.
— Сколько времени это займет? — Спросила я. — В смысле, пробуждение? Это произойдет мгновенно?
И снова посыпались вопросы. Честно говоря, они у меня иссякли, и на этом этапе я совсем не интересовалась подробностями бытия стригоев. С каждым моментом я волновалась все больше и больше. Нужно действовать. Я должна использовать ту призрачную возможность, которую имею.
И все же мне требовалось убедить себя, что на самом деле это не Дмитрий. Глупость, конечно. Я уже понимала это. Видела физические изменения. Видела холодность и жесткость. Видела его со следами крови на губах после очередного убийства. Это не тот человек, которого я любила. Но…
Вздохнув, Дмитрий растянулся рядом.
— Роза, — прервал он меня, — если бы я не знал тебя хорошо, то решил бы, что ты тянешь время.
Даже став стригоем, Дмитрий понимал мой образ мысли. Я осознала, что, если хочу выглядеть убедительно, пора перестать разыгрывать дурочку и начать вести себя как Роза Хэзевей.
Я придала лицу возмущенное выражение.
— Конечно тяну! Это же не пустяк. Я пришла сюда, чтобы убить тебя, а теперь ты просишь стать такой, как вы. Думаешь, это легко для меня?
— А легко для меня — ждать так долго? — Парировал он. — Выбор имеют лишь морои, которые по доброй воле совершают убийство, как Озера. Больше никто не получает право выбора. У меня не было права выбора.
