В таверне уже было немало выпито. Молодой граф Себастьян фон Вельдона встал из-за стола и направился к сарайчику во дворе. У двери постройки слуга протянул ему ночной горшок, полагая, что тот пришел облегчиться. Но молодой граф покачал головой, вытащил из кармана записку, прочел ее, сложил и снова сунул в карман. Затем дал слуге монету и попросил сходить за своей шляпой, указав, где та находится. В самом деле, Альбрехт сегодня не сопровождал своего хозяина, оставшись в нанятом доме неподалеку от испанской Академии верховой езды.

Надев шляпу, Себастьян покинул таверну и направился к жилищу графа Банати. А по дороге размышлял о тринадцати годах, прошедших со времени его первой встречи с сардинским дипломатом. За эти годы он учился сольфеджио, гармонии, скрипке и живописи. Изучил также русский язык и усовершенствовал свой немецкий. Наконец (и это главное), овладел искусством писать сжатые отчеты о том, что слышал и видел, как, например, во время двух заданий, порученных ему царским правительством при посредстве Банати – одно в Будапеште, другое в Копенгагене.

Себастьяну нравилось наблюдать, изучать характеры людей, которые, имея титулы, богатство, чаще всего жаждут еще и власти.

Человеческое существо, заключил он во время этих двух миссий, стремится только к власти и боится только скуки. Власть доказывает человеку, что он существует и является исключительной личностью, поскольку возвышается над другими. Скука же – эта могила чувств – напоминает о смерти.

Себастьян предполагал приобрести первое, изобретая лекарства против второго – то есть развлекая людей.

То, что он работал на русских, мало его заботило. Он вполне был готов делать то же самое для турок. На самом деле он работал только на самого себя. Несчастья его отрочества и преступление, избавившее от них, навсегда лишили его имени, родины, какой-либо постоянной привязанности, то есть дома и очага. Ну и что?

«Люди – пленники своего ничтожного Я, которым так гордятся, – часто думал Себастьян. – Им неизвестно, какую свободу мне дает моя вечная Безымянность. Сегодня ласточка, завтра олень, послезавтра рыба, почему бы и нет?»

Тем не менее одна назойливая мысль вертелась в его голове: в глубоких подвалах этого безымянного персонажа был заключен Исмаэль Мейанотте. Выйдет ли он оттуда когда-нибудь?

Но какого черта Банати вызывает его так скоро? Какие подземные толчки колеблют политику России?

Еще в прихожей Себастьян фон Вельдона услышал звуки голосов в библиотеке. Как только открылась дверь, он стал искать глазами того, кто, по всей видимости, и был причиной его срочного вызова. И увидел маленького, тощего человека с угловатой и властной физиономией, сидящего за столом. Судя по всему, он только что отобедал с хозяином дома. Слуги заканчивали убирать посуду.

– Добро пожаловать, граф Себастьян, – воскликнул Банати, вставая. – Представляю вам барона Засыпкина, который только что прибыл в Вену и желает с вами познакомиться. Он посланник вице-канцлера Бестужева-Рюмина.

Себастьяну было вполне знакомо названное имя: это был новый «сильный человек» в России.

Засыпкин слегка поклонился и протянул руку, бросив на Себастьяна пронзительный, испытующий взгляд. Тот выдержал его – без рисовки, учтиво, но уверенно. Ему было тридцать три года, уже давно не тот возраст, в котором ему приходилось смиренно выслушивать замечания Байрак-паши насчет слишком дорогих украшений или поучения самого графа Банати, отнесшегося к нему как к наивному юнцу, открывающему реальный мир.

Банати пригласил Себастьяна садиться. Им подали кофе.

– Мне кажется, – добавил Банати, – что граф Себастьян заметно улучшил свое знание русского, хотя и не могу судить об этом.

Засыпкин вскинул брови.

– Вас ведь зовут Готлиб фон Ренненкампф, верно? – спросил он по-русски. – Вы понимаете?

– На самом деле я…

– Почему вы сменили имя?

– Поскольку турки испытывали ко мне некоторый интерес, как вам, должно быть, объяснил господин граф, я предпочел года два назад стать другим человеком. Наверняка они решили, что я умер, – ответил Себастьян.

Он повторил вопрос Засыпкина и свой ответ по-французски, специально для Банати. Тут Засыпкин сообразил, что невежливо продолжать разговор на языке, который непонятен хозяину дома. Он повернулся к Банати, и тот кивнул.

– Хорошо, – продолжил барон по-французски, бросив на Себастьяна пронзительный взгляд. – Вы ведь наверняка наслышаны о событиях, которые произошли в нашей с вами стране за последние годы?

– Я знаю только то, что сообщают газеты и, разумеется, граф Банати, – ответил Себастьян, не оспаривая слова «в нашей с вами стране», поскольку Ливония отныне была частью России.

Целых четыре года череда конвульсий сотрясала Россию. После короткого и бесцветного, как и он сам, правления царь Петр II (сын царевича Алексея и внук Петра Великого) отдал Богу душу в 1730 году. В том самом году, когда Банати завербовал Себастьяна, тогда еще Готлиба фон Ренненкампфа. Трон перешел к Анне, герцогине Курляндской. Во время дворцового переворота она освободилась от опеки аристократии и разорвала грамоту, которую та ей навязала. Ибо Анна оказалась сильной женщиной. Она царила десять лет, управляя железной рукой, и перед смертью назначила наследником престола младенца Иоанна VI, сына своей племянницы Анны Леопольдовны, герцогини Брауншвейгской, а регентом – своего фаворита, курляндца Эрнста Иоганна Бирона. Потом Анна Леопольдовна сама стала регентшей вместо Бирона.

Казалось, что при русском дворе отныне полное засилье немцев, и Банати сообщил Себастьяну, что старая гвардия, все еще сохранявшая свое влияние, была этим очень недовольна. Потом вдруг произошел еще один дворцовый переворот, руководимый другой сильной женщиной, Елизаветой Петровной, дочерью Петра Великого. В ночь с 24 на 25 ноября 1741 года она собрала своих верных сторонников и отправилась в казармы гвардейского Преображенского полка. Там она обратилась к солдатам с речью, призывая защитить дело своего отца и Россию от чужеземного засилья (поскольку регентша Анна была немкой, то считалась противницей русских). Три сотни гвардейцев, возбужденные речью и давно недовольные правлением Анны, приветствовали дочь своего героя Петра Великого ликующими криками и тут же последовали за нею в Зимний дворец. Там регентшу Анну вместе с семейством взяли под арест. Ее министры тоже были арестованы. Второй переворот осуществился без единой капли крови.

Таким образом новой правительницей стала Елизавета и ее правая рука Бестужев-Рюмин. А кроме этого что нового?

Себастьян выслушал эмиссара из России, задаваясь вопросом: не готовится ли третий переворот?

– Новая политика вице-канцлера Бестужева-Рюмина состоит в том, чтобы заключить союз с англичанами и австрийцами, – объявил Засыпкин.

Еще один крутой поворот, подумал Себастьян. Однако ведь именно посол Франции в России Ла Шетарди побудил Елизавету взять власть, желая воспрепятствовать австрийскому влиянию при российском дворе.

– Вы поедете в Лондон, – объявил Засыпкин. – Будете информировать нас о тех, кто нам друг и кто враг. Особенно следите за французами. Пробудете там до тех пор, пока вам не поручат другую миссию.

Сердце Себастьяна подскочило в груди: он снова увидит Соломона Бриджмена, уже начавшего стареть. Единственного человека, который проявлял к нему бескорыстный интерес. Он кивнул.

– Чтобы не вызвать подозрений, возьмите французское имя. «Фон Ренненкампф» сразу же заставит насторожиться. У вас есть что-нибудь на примете?

Себастьян задумался; в памяти всплыли Париж и предместье Сен-Жермен, где селилась знать.

– Сен-Жермен?

– Почему бы и нет? – ответил Засыпкин. – Если вы должны здесь с кем-нибудь попрощаться, скажите просто, что отправляетесь на несколько дней повидать родных. Не открывайте подлинную цель этой поездки никому. Вашего слугу с собой не берите. Редкий слуга в конце концов не становится шпионом, надеясь на прибавку к жалованью. Нового найдете на месте.