Вдвоем они прошли к лифту.

Анна, не веря своим глазам, смотрела им вслед. Опомнившись, она в последнюю минуту рванулась к лифту и успела протиснуться между закрывающимися дверьми. Римо и Смит, поглощенные разговором, казалось, ее не заметили.

— Он пришел в сознание и спрашивает о вас, — проинформировал Смит. — Доктора уверены, что он скоро поправится.

— И все же, что с ним? — настаивал Римо.

— Он сам вам лучше объяснит.

Подняв голову, Римо в молчании уставился на плафон кабины, машинально сжимая и разжимая кулаки.

— Лучше ему на сей раз не притворяться. Лучше не притворяться, — повторял он вполголоса угрожающим тоном. Однако тревога, написанная на лице, выдавала его действительное настроение.

— Он и не притворяется, — обронила Анна сухо.

— Откуда ты знаешь? — Римо, казалось, только заметил ее.

— Я была рядом с ним, когда все случилось. Двери лифта бесшумно раздвинулись, и Римо, разом утратив интерес к Анне, рванулся к белевшим в конце коридора дверям.

Чиун сидел на койке, глядя прямо перед собой. Лицо его еще более осунулось, кожа приняла восковой оттенок, но натренированный слух Римо подсказал ему — сердцебиение и ритм дыхания старика пока еще в полном порядке.

— Что случилось, папочка? — с порога спросил Римо.

— Смерть, — ровным голосом ответил Чиун.

— Ну, ты еще заметно живой.

— Пока — да. Но не во мне дело. Синанджу умерло. Будущего больше нет. Все ушло во прах, все исчезло.

Уловив в голосе престарелого Мастера нотки неподдельной тревоги, Римо понял: нет, на этот раз его наставник не притворяется. Похоже, он действительно плох. Присев на край койки, Римо взял в свои ладони высохшую руку Чиуна с длинными, словно вязальные спицы, ногтями и успокаивающе сжал ее.

— Давай-ка расскажи мне все как есть, папочка.

— Смерть может быть разной, Римо. Смерть разума, смерть тела, смерть духа и...

Римо кивал. Смит и Анна Чутесова, стоя в дверном проеме, с возрастающим беспокойством смотрели на них.

Светло-карие глаза Чиуна на несколько долгих мгновений встретились с глазами Римо — влажными, темно-карими.

— Но есть и еще одна, из всех худшая, — продолжал Чиун. — Горе злополучному Дому Синанджу! И будь проклят день, когда я позволил этой женщине заманить меня в западню, коварно раскинутую судьбой!

— Женщине? — удивленно переспросил Римо, невольно взглянув в сторону Анны Чутесовой. Во взгляде его, впрочем, читалось абсолютное равнодушие. Перехватив его, Анна почувствовала, как по спине пробежала дрожь.

— Я учился водить машину, — раскачиваясь, затянул нараспев Чиун. — Нет, тебе не стоить казнить себя за то, что обучать меня этому искусству в свое время очень скоро тебе наскучило. Я вполне понимаю тебя. Ты был так занят поисками несуществующих бездомных, что забота о престарелом, пусть и приемном, отце уже ничего для тебя не значила. Хотя он угробил два десятилетия, чтобы научить тебя хотя бы чему- нибудь. Но для тебя несколько часов внимания оказались, разумеется, непосильной ношей. Но это неважно. Я понимаю, я понимаю тебя...

Римо снова сжал его руку.

— Кончай, Чиун. Покаяться я смогу как-нибудь после. А пока рассказывай, что произошло.

— Русская женщина заманила меня в дьявольский храм с русским именем. Она пообещала, что там Мастер Синанджу найдет короткий отдых от своих забот и тревог. Но оказавшись там, я почувствовал — что-то во мне умирает. Нет, не что-то, а вообще все.

— Что “все”? И почему умирает?

— И обращается в прах. Будущее Синанджу.

— Будущее Синанджу — это я. Ты же сам всегда твердил это.

— Да, ты — будущее моего дома, Римо. Но ведь ты — мой приемный сын. Подлинная же линия Мастеров прекратится с моей смертью.

— Что-то новенькое, — покачал головой Римо. — Ты чего-то недоговариваешь?

— Пусть эти двое уйдут, — Чиун картинным жестом указал на замеревших в дверном проеме Анну и Смита.

— Пару минут наедине — о’кей? — Римо обернулся к ним. — Тут, оказывается, дело семейное.

— Мы будем в моем кабинете, — кивнул Смит, поворачиваясь. Анна неохотно последовала за ним; черты ее прекрасного лица превратились в застывшую маску недоумения. Но Римо, казалось, это ничуть не волновало.

Когда они вышли, Чиун откинулся на подушки и скорбно закатил глаза.

— Нагнись ко мне, о сын мой, дабы я поведал тебе о своей беде. Горе мое слишком невыносимо, чтобы говорить о нем вслух. Оно огромно, как воды океана. О нем я могу говорить лишь шепотом.

Вконец озадаченный, Римо наклонился, почти прижавшись ухом к тонкой полоске губ старика.

— У меня больше не может быть детей, Римо.

Ошеломленный, Римо в упор смотрел на него.

— Детей?

Чиун кивнул.

— Божественное семя во мне увяло. Увяло в храме смерти, из-за козней этой русской женщины.

— Семя, Чиун?

— О да. Мужское семя. То самое, что прорастает в чреве женщины.

— То есть ты хочешь уверить меня, что отныне ты импотент!?

— Тсс! Ты хочешь, чтобы весь “Фолкрофт” узнал о моем позоре?

Чиун вперил в Римо укоризненный взгляд. Римо показалось, что на миг на его щеки вернулся румянец, но тут же исчез, словно его стерла невидимая рука.

— Папочка, — мягко сказал Римо, — пойми, такое может случиться с каждым. Люди стареют, постепенно теряют силу... И, в общем, таким уж страшным мне все это не кажется.

— Страшным не кажется! — взвыл Чиун, но, опомнившись, снова перешел на шепот. — Вытащи вату из своих недостойных ушей! Больше ни в чьих жилах не будет течь подлинная кровь Мастеров Синанджу. Наш род закончен. Когда я очнулся от тяжкого сна, это ужасное знание внезапно снизошло на меня. Семя не играет более в моих чреслах. Ни одна женщина больше не понесет от него.

Римо встал.

— Я прекрасно понимаю твое состояние, папочка, но... Прости, но сколько я тебя знаю, дети, по-моему, интересовали тебя меньше всего. Я вообще всегда думал, что на мне лежит еще и эта обязанность... Ну, ты сам понимаешь.

В глубине потухших глаз на секунду затеплился огонек.

— Разумеется, она лежит на тебе, Римо. Но в жилах твоих течет не моя кровь. В тебе есть, конечно, что-то корейское, и мы оба знаем об этом, но к роду подлинных Мастеров Синанджу ты, увы, не относишься.

Римо сунул руки в карманы.

— Ну, если это так заботит тебя — сочувствую. Но мне всегда казалось, что и я на что-то гожусь.

Протянув руку, Чиун коснулся его плеча.

— Прошу тебя, не обижайся, сын мой. Но родной и приемный сын — вещи разные. Хотя иногда мне кажется, что моя покойная жена и вправду принесла тебя под шепот волн нашего залива...

— Тогда в чем проблема?

— В том, что мое семя умерло.

— Ну, умерло. Жениться снова ты ведь вроде не собирался?