угадать по выражению лица того, кто из них посмеет оспаривать его выбор.

— Возражений нет? — спросил Маклеод, потрясая, как дубинкой, концом веревки. Затем закинул ее за спину, подождал несколько секунд и с размаху ударил веревкой по земле у самых ног.

Он не докончил фразы, словно ему противно было договорить.

— Принято!

— Амурея! — с трудом выдавил из себя Джонс и оглянулся.

Амурея тотчас же появилась на его зов, смело вошла в освещенный факелами круг, с улыбкой опустилась на колени рядом со своим суженым и взяла его за руку, тоненькая, хорошенькая. В лице ее было что-то ребячески наивное, роднившее ее с будущим танэ. Джонс расслабил мускулы и шумно, даже с присвистом, выдохнул воздух. Он весь как-то поник, втянул грудь и искоса восхищенно посмотрел на Амурею. Она была здесь! Она была его! От счастья он, казалось, вот-вот взлетит в воздух. Перед ними обоими впереди целая жизнь, и не было и не будет ей конца.

— Если ты не отпустишь лапку твоей индианки, — с издевкой крикнул Смэдж, — то жребий тянуть придется кому-нибудь другому.

Джонс вынул из треуголки бумажку.

— Хант! — звонко проговорил он.

Хант прекратил неумолчное мурлыканье, что-то буркнул, поднял голову и удивленно уставился бледно-голубыми глазами сначала на Джонса, потом на треуголку, на бумажку, зажатую в крепких пальцах, после чего тревожно посмотрел на Маклеода, как бы призывая его на помощь.

— Теперь твой черед выбирать себе жену, — пояснил шотландец.

— Какую жену? — спросил Хант.

— Ну, твою жену, Омаату.

Казалось, Хант молча о чем-то размышлял.

— А зачем мне ее выбирать? — вдруг осведомился он.

— Затем, чтобы она была твоя.

— Она и сейчас моя, — возразил Хант, выставив вперед свою мохнатую физиономию и сжимая на коленях огромные кулачища.

— Конечно, она твоя. Ты только скажи: «Омаата», и она сядет рядом с тобой.

Хант подозрительно взглянул на Маклеода.

— А почему ты говоришь «выбирай?»

— Здесь одиннадцать женщин. Ты должен выбрать себе одну из одиннадцати.

— Плевал я на этих одиннадцать! — рявкнул Хант, взмахивая рукой, как бы сметая их со своего пути. — У меня есть Омаата.

— Ну, ладно, тогда скажи: «Я хочу Омаату», и Омаата будет твоя.

— А разве она сейчас не моя? — грозно взглянул на Маклеода Хант.

— Ясно, твоя. Да послушай же ты меня. Сделай так, как тебе говорят. Скажи: «Омаата». Она сядет рядом с тобой, и конец.

— А почему я должен говорить: «Омаата»?

— Господи! — простонал Маклеод, хватаясь за голову.

— Объясните мне, пожалуйста, Маклеод, как вы добиваетесь того, чтобы Хант голосовал на вашей стороне. Очевидно, это отнимает у вас уйму времени, — ядовито заметил Парсел. Маклеод кинул на говорившего злобный взгляд, но промолчал.

— Хватит! — прерывающимся от волнения голосом крикнул Бэкер. — Пусть Парсел скажет Омаате, чтобы она села рядом с Хантом, и будем считать вопрос исчерпанным.

Маклеод кивнул головой, и Парсел перевел Омаате слова Бэкера. Сразу из темноты возникла гигантская фигура Омааты. Парсел удивленно оглянулся. Он думал, что она по-прежнему сидит в кругу таитян. Отсюда, снизу, Омаата показалась ему еще более массивной, чем обычно, и, когда она прошла между ним и Бэкером, он невольно удивился объему ее бедер. Ослепленная ярким светом, Омаата на мгновение остановилась, потом оглянулась, ища своего Жоно. Тенью своей она закрыла Парсела, к которому она стояла спиной, и при свете факелов резче вырисовывался ее гигантский силуэт, отблески пламени играли на ее плечах, и казалось, что это не живая плоть, а отполированный до блеска черный мрамор.

Опустившись рядом с Жоно, она басовито заворковала на понятном лишь им двоим языке, оглушая своего верного богатыря целым потоком слов. Хант нежно бормотал что-то в ответ. «Мурлычет», — усмехнулся Джонс. Парсел улыбнулся, но с тонкого смуглого лица Бэкера по-прежнему не сходило озабоченное выражение. Глаза его глубже запали в орбиты, нижняя губа судорожно подергивалась.

Среди всеобщего молчания Маклеод и Смэдж снова завели вполголоса разговор, и, казалось, спор их, начавшийся еще до жеребьевки, разгорелся с новой силой. Джонс ждал, когда они кончат, чтобы вытянуть жребий в третий раз.

По телу Парсела пробежала дрожь. Все присутствующие, за исключением Маклеода, пришли на собрание без фуфаек, а тут с моря подул резкий ветер.

Свет факелов вдруг померк. Это на небосвод поднялась тропическая луна, такая огромная, такая яркая, что свободно могла поспорить с утренней зарей. Лужайку залил лунный свет, и за спиной Маклеода обозначился лабиринт зеленых аллей, образуемых ветвями баньяна, весь в пятнах света и тени, терявшийся где-то в таинственной глубине среди мощных древесных колонн.

Парсел оглянулся и, улыбнувшись Ивоа, обвел взглядом ее подруг. Залитые мягким сиянием, они терпеливо ждали своей очереди, и под черной шапкой волос поблескивали лишь белки глаз да зубы. Парсела поразило выражение силы на этих кротких лицах без всякого, впрочем, оттенка вызова, поразили округлые, как чаши, формы, вся стать носительниц будущей жизни. Пусть перитани сколько им угодно потрясают оружием, размахивают веревкой, спорят и «выбирают». Какое праздное тщеславие! Что такое остров без женщин? Тюрьма. «А мы, — думал Парсел, — что останется от нас через десяток лет? Кости да прах».

— Адамо! — лукаво проговорила Ивоа, выразительным жестом прижимая к груди обе руки. — Ты уверен, что выберешь именно меня?

— Уверен, — улыбнулся Парсел. — Именно тебя. Только тебя. Тебя одну.

— Ты что, заснул, сынок? — послышался тягучий голос Маклеода.

Парсел обернулся и успел заметить, как Джонс с виноватым видом вырвал свою руку из рук Амуреи и сунул пальцы в треуголку.

— Мэсон! — звонко прокричал он.

Парсел поднял руку.

— У меня есть от него письмо.

Он вынул письмо из кармана и поднес его поближе к факелу. Письмо было запечатано восковой печатью с инициалами Мэсона, и адрес, выведенный мелким аккуратным почерком с нажимом в положенных местах, был составлен по всей форме:

Парсел сорвал печать, развернул листок и громко прочел:

Парсел удивленно разглядывал записку. Просто не верилось, что Мэсон после всего происшедшего потребует себе женщину!