— Небось, завыли! — усмехнулся Стенька, а Василий задрожал от охватившего его ужаса.

Темная ночь уже опустилась на землю. Со стороны города ярко светилось зарево пожара. 'Что там делается?' — думал Василий, но его воображение не могло представить картин ужаса, зверств и преступлений, которые представляли собою теперь улицы, дома и храмы взятого города.

Василий трепетал и невольно прислушивался к смутному гомону, несущемуся от города, а тем временем Стенька Разин, лежа на подушках, охваченный восторженным порывом, говорил без умолку, и глаза его горели и светились в темноте. Василий смутно слышал его речи.

— Наш, наш городок! — выкрикивал Стенька — Ну, воевода, князь Иван Семенович, как ты теперь меня вспоминаешь, вора царского, что к тебе с повинною приходил! Эх, воеводы, воеводишки, любо было вам людишек теснить, неправды чинить, любо было из людей ярыжек деять, голь кабацкую разводить. Теперь они над вами потешатся. Ништо! Отольются медведю коровьи слезы! Детки боярские да дворянские, любо было вам над холопьями тешиться. Ништо! Теперь над вами холопы потешатся. Есть у них заступник Степан Тимофеевич, бедному — крыша, неимущему — хлеб! Встряхнет он вас с припечек, с пуховой постельки на виселицу! Эй вы, дьяки да приказные крючки, любо вам было зацепы строить, калым забирать, правого батогами бить. Ништо! Узнаете вы правый суд, холопский суд! Эй, кто есть! Вина! — закричал он дико.

Василий вздрогнул и очнулся.

— Что дальше будет?

— На Москву пойдем, братик мой, Васинька!

— А там?

— Там? А может стать, государь скажет: 'Жалую тебя, Степан Тимофеевич, хоромами, что о двух столбах с перекладиной!' Ха-ха-ха! Вина! Что же вы? Эй!

— Пей, Василий! — сказал Степан. — Москва не Москва, а до Саратова дойдем с тобою. Потешимся!

Словно горящий фитиль поднес он к пороху, так подействовали слова его на душу Василия. Он вытянул руки и дико, пронзительно закричал:

— Добраться бы! Расплачусь за все!

— Доберемся, Вася, пей!

На струг вбежал казак. Жупан его был изорван. Распустившийся чуб метался по плечу, исступленное лицо было вымазано сажей и кровью. Он махал окровавленным ножом и, подбежав к Разину, хрипло прокричал:

— Многая лета тебе, атаман! Астрахань тебя к себе в гости ждет!

— Добро! — весело ответил Степан. — Выпей, казаче!

Страшная ночь подходила уже к концу. Поднялось жаркое летнее солнце, чтобы осветить еще более ужасный день злодейств и преступлений.

— Ну, подымайся, братик, — ласково сказал Стенька Василью, — да поедем в полоненный город!

Василий быстро встал. Голова его была тяжела от бессонной ночи и пережитых волнений. Он налил себе кубок меду и жадно выпил его. Мысли его словно бы прояснели.

— Вот это так! — одобрил Степан. — Сразу веселей станет! А я заказал для тебя в воеводской избе полдник изготовить. Идем!

Они вышли. Стеньку Разина ожидала почетная стража. Ивашка Волдырь в новом кунтуше, расшитом золотом, в высокой лохматой шапке сидел на коне перед отрядом лихих казаков; атаманский бунчук развевался грозным красным хвостом над ними, и тут же стояли музыканты с литаврами, трубами и тулумбасами.

— Здорово, детки! — приветствовал их атаман.

— Многи лета, батька! — дружно ответили казаки.

Степан вскочил на своего персидского иноходца. Василий занес уже ногу в стремя, когда подле него очутился вдруг Кривой.

— Атаман! Наши в Астрахань просятся. Дозволь идтить? — сказал он.

В это время Разин обернулся.

— Чего он?

— Да вот молодцы просят в Астрахань идти.

— А пускай идут! Что им тут делать, а там пожартуют! — сказал ему Стенька.

— Идите! — разрешил Василий и сел на коня. Кривой стрелою помчался к своим.

— Бежим, братцы! — закричал он издали. — Сам Степан Тимофеевич дозволил!

— Ого-го! — загоготал Дубовый. — Вали!

— Зададим жару боярам, — подхватил Пасынков, и вся ватага бегом бросилась на город.

Степан Разин ехал, окруженный отрядом с бунчуком и музыкой. По всей дороге, спеша и перегоняя друг друга, бежали стрельцы и казаки в побежденную Астрахань.

— Будут воеводе поминки! — сказал Степан. — Жив он? — спросил он у Волдыря.

— А чуточку жив, батько! — ответил Волдырь. — Был совсем живой, а как ясык подали, вдруг какой- то лайдак налети на него да копьем в пузо! Его у церковь снесли. Ну, а мы взяли его потом осторожненько, на ковре, и под раскат положили. Тамотко все. Твоего суда ждут!

Степан нахмурился:

— Эка досада какая! Я думал, целюсенький!..

Они въехали в посад. Он был совершенно пуст. Толпы из войск Стеньки Разина спешно пробегали через него и устремлялись в Пречистенские ворота.

— Ну, вы! Дорогу атаману! — закричали у ворот на них казаки, и разом расчистился широкий путь.

Они въехали в Астрахань. Навстречу Стеньке хлынула голытьба.

— Здравствуй, батюшка, Степан Тимофеевич! — раздались кругом возгласы.

— Милости просим!

— Здорово, сынки, здорово! — весело кивал на все стороны Стенька Разин. К нему подскакали Фролка и Васька Ус.

— Иди суд чинить, — коротко сказал Фролка и дружески кивнул Василию.

— Много?

— Усь много! — ответил Ус. — Заперлись в церкви, проклятые! Так мы их оттуда выталкивали. Всех у раската посадили.

— Ну, ну! А воевода жив?

— У жив!

Василий ехал рядом с Стенькою и жадно смотрел по сторонам. Везде шумели толпы. Красные жупаны казаков, лохматые чубы украинцев мешались с сермягой, с синей посконой, и тут же мелькал стрелецкий кафтан или однорядка посадского.

С криком, беспорядочной гурьбою, несмотря уже на едущего атамана, люди врывались в дома и выбегали оттуда с узлами, иконами, шкатулками.

Один рослый посадский ухватил за волосы подьячего и тащил его. Тот падал на землю и отбивался.

— Под раскат его! — кричали вокруг.

— А славно гуляют молодцы! — с удовольствием сказал Стенька и прибавил: — Ты не думай, у меня порядок строгий, все поровну поделится!

Наконец показалась площадь и собор, рядом с которым высилась колокольня.

— Батько судить приехал! — раздалось в толпе, и она разом всколыхнулась и расступилась на две стороны. Василий взглянул перед собою и увидел страшную картину.

Вся соборная паперть была залита кровью, и у входа в церковь лежал, раскинувшись,