ней. Каждое утро она уходила под каким-нибудь предлогом из дому: то зайти в лавочку за шелком для шитья, то в соседний магазин за гарусом для подушки, и непременно раньше того часа, когда Дуня выходила встречать почтальона. Вместо магазина она всякий раз заходила на почту как раз в то время, когда почту рассортировывали и раздавали приходящим получателям.
— Нет ли письма к генеральше Ляпуновой? — всякий раз спрашивала она.
— Нет-с.
Но через несколько дней ей письмо, действительно, подали. Схватив его, она стремглав бросилась бежать домой. У ворот уже стояла ее соперница и ждала больше почтальона, чем письма.
Маша издали показала ей свой трофей. Дуня вся покраснела:
— Откуда ты?
— Из магазина, за шелком да гарусом ходила. — А письмо где взяла?
— Почтальон дал.
— Где? — в голосе и на ресницах Дуни дрожали слезы.
— Там, на улице, около магазина.
— Сам отдал?
— Сам, знамо, сам.
Дуня совсем растерялась, готовая расплакаться.
— И он ничего не говорил? — со слезами в голосе спросила она. — Не спрашивал обо мне?
— С какой это стати! — насмешливо отвечала обманщица. — Про здоровье Марьи Дмитриевны спрашивал и про мое, а о тебе и не подумал.
Сказав это, она шмыгнула в ворота, оставив Дуню в глубоком смущении и в горе… 'Это за то, что я обманула его, обещала поцеловать и не далась… Противный!'
На этот раз, увидав письмо, Марья Дмитриевна была вполне уверена, что дело ее кончилось, что скоро надо будет готовиться под венец, шить платье, заказывать цветы… В смущении она разломала сургуч…
'Матушка! Ожидаю от вас присылки для пользы кровопийцев, которую, от вас получа, должен им вручить…'
— Господи! Да когда же он их получит! — в отчаянии проговорила она. — Почти две недели, как послала… Уж не пропали ли?
— Зачем пропадать, матушка, — успокаивала ее случившаяся тут Китовна, — вить деньги не то что письмо, они не скоро ходют… А пропасть им где же? На то есть расписка.
Ляпунова продолжала читать письмо, но уж с меньшим интересом, с разочарованием.
— 'Да, матушка, они напросились два раза ко мне обедать. Что ж бы, вы думали, эти обеды с напитками стоили? Девяносто два рубля…'
— Владычица! И их не разорвало! — воскликнула Китовна, услыхав эту сумму. — На троих-то.
— Да это с шампанским, Китовна, — оправдывала Марья Дмитриевна своего адвоката.
— Что ж! Я и шампанского давывала вашим господам, да не по бочке же, — волновалась старая ключница.
— 'Отговориться никак не мог, — продолжала читать генеральша, — и оттого я вошел в долг. Денег у меня почти не осталось расходных. Для того, матушка, прошу прислать кроме 600 рублей, которые обещаны в жертву, еще 200 рублей для заплаты этих великолепных питерских обедов и для прогонов мне возвратиться в Москву'.
— Бочки бездонные! — ворчала Китовна.
Марья Дмитриевна продолжала читать про себя.
'Дело идет исправно и хорошо, лишь только не делают конца для того, пока не получат 600 рублей, думают, что я их обману; получа же оные, из рук в руки, разменяемся; да получу же от вас на первой почте 200 рублей и, расплатясь, приеду в Москву. К другу своему я вторично и обстоятельно обо всем писал и уведомлял его'.
Дуня пришла, когда письмо было прочитано. Хорошенькие серые глазки ее казались заплаканными.
XV. НАПРАСНОЕ ОЖИДАНИЕ
Время шло, а Марья Дмитриевна со дня на день все ожидала из Петербурга решительного письма. Но оно не приходило. По расчету времени Красовский должен был получить деньги — как те, которые предназначены для «кровопийцев», для «сильных» людей, так и те, которые посланы ему были на прогоны. Марья Дмитриевна не знала, что и подумать об этом.
И ее воспитанницы поджидали письма. Хитрая Маша продолжала каждое утро бегать на почтамт к разбору петербургской почты, и Дуня то и дело выбегала за ворота. Ей так хотелось отомстить чем-нибудь обманщику.
Между девушками, бывшими до того в дружбе, поселилась маленькая холодность: Дуня в чем-то подозревала Машу и к чему-то ревновала.
Через несколько дней после рокового утра, когда ловкая Маша провела свою подругу, заполучив письмо на почте, Дуня выглянула за ворота и столкнулась лицом к лицу с почтальоном. Девушка очень обрадовалась, но еще более сконфузилась.
— Здравствуйте, Авдотья Никитишна, — ласково сказал почтальон.
Девушка удивилась, что он назвал ее по имени. Ей было приятно узнать, что он интересуется ее именем, и она еще более покраснела.
— Здравствуйте, — отвечала она. — Вы к нам с письмом?
— Да, — отвечал почтамтский донжуан, улыбаясь, — только я его вам не дам.
— Отчего же?
— Оттого, что вы обманщица.
— А зачем вы прошлое письмо не мне отдали?
— Как не вам?
— Конечно, не мне, а Маше.
Почтальон догадался, что какое-то письмо прошло помимо рук, и тотчас же сообразил, как ему действовать.
— Да, правда, — сказал он, — я отдал его Маше, потому что она не обманщица.
Эти слова кольнули девушку в сердце. Она сама не догадывалась, что в ней заговорила ревность. Хорошенькое личико ее разом затуманилось.
— Ну, так и отдавайте ей все ваши письма, — быстро проговорила она и убежала. Но на сердце у нее было смутно. Она вошла в дом и ждала, что вот-вот принесут письмо. Но вошла откуда-то Маша, а письма не было. Не приходил почтальон. Дуня догадалась, что письма не было совсем, и несколько успокоилась.
Из слов девушки почтальон понял, что ее подруга сама заходила на почту и взяла письмо, которое потому и не попало в его сумку. А так как письма к Ляпуновой, благодаря ее хорошенькой воспитаннице, очень стали интересовать его, то он стал являться к сортировщику в самый разбор петербургской почты, чтобы письма к Ляпуновой не проходили мимо его рук.
Вскоре действительно оказалось письмо на ее имя. Почтальон взял его в свою суму вместе с другими и направился к дому Ляпуновой. Но у ворот никого не было. Он постоял, никто не выходил. Разочарованный, он пошел прямо в дом. В передней его встретил лакей и взял письмо. Ни Дуни, ни Маши не было. Дуня сидела у себя и вышивала, а Марья Дмитриевна опять гадала на картах. Маша же отлучилась за какими-то иголками.
Когда вошел лакей и подал письмо, Марья Дмитриевна уж не обрадовалась, а испугалась. Щеки же Дуни вспыхнули пожаром, а в глазах засветилась радость… 'Не отдал противной Машке'.
Вошла и Маша, но, увидев в руках генеральши письмо, остолбенела. Это заметила Дуня и убедилась,
