— Ты разве не видишь, что все это бесполезно? Нет ничего, что ты мог бы сказать. И объясните ты тоже ничего не можешь. Ты слишком веришь в слова, но слова не могут принести мне облегчение или починить то, что испорчено и разбито.

— Хильда, ничто не испорчено и не разбито! У меня нет никакого романа. Я клянусь тебе…

— Боюсь, что у меня другие сведения. И мне отвратительно слышать твои неуклюжие и неумные отговорки. Разве ты сам не видишь, что наделал?

— Не может быть сведений о несуществующем.

— Зря ты разбрасывал повсюду страстные письма.

— Я не разбрасывал их, я их уничтожал…

— Чудесно! Страстные письма были, но ты их уничтожал. Ты даже и врать не умеешь, Руперт! Я так любила тебя, боготворила, доверяла, восхищалась…

— Хильда, послушай. — Он сел рядом с ней на кровать. — Я действительно утаил кое-что, был не прав, но все это — совсем не то, что ты думаешь. Видишь ли, Морган вдруг запылала страстью…

— Я не хочу знать деталей, — отрезала Хильда. — Кто первым увлекся, приятная тема для твоих разговоров с Морган. Я слушать это не хочу. — Хильда встала и, пересев к туалетному столику, медленными усталыми движениями начала втирать в кожу какой-то крем.

— Нет, ты меня выслушаешь. Она влюбилась. Я не мог попросить ее уехать. Я старался уговорить ее…

— Разумеется. Восхитительные беседы. И ведут прямо к постели. Ты ведь не станешь отрицать, что влюблен.

— Она дорога мне. Я люблю ее. Но…

— А! Да разве это имеет значение? Все мужчины твоего возраста гоняются за молодыми женщинами и спят с ними. Я должна быть довольна, что все это не случилось раньше. Хотя, может быть, и случалось. Откуда мне знать? Сколько ведь было вечеров, которые ты проводил в своем офисе, а я так жалела тебя, ведь ты так уставал. Вся беда в том, что ты выбрал кандидатуру, которую я не могу терпеть в этой роли. Потому что люблю ее так же, как и тебя. Но это не значит, что я настаиваю на вашей разлуке — она уже все равно ничего не изменит. Даже если вы с Морган никогда больше не увидитесь, лучше не станет. То, что произошло, останется навсегда и будет всегда жить в душе. Разбитое разбито безвозвратно. Никто не в состоянии восстановить наш брак таким, каким он был.

— Но, Хильда, ведь ничего не случилось… Я чувствую, что как-то укрупнил все это… Морган была очень взвинчена и расстроена… Я старался утешить ее разговорами… Мы оба все время помнили о тебе, волновались…

— Как бесконечно мило с вашей стороны еще и волноваться. Не сомневаюсь, что вы жалели старушку Хильду. Это сочувствие подло. Так же подло, как и твое предательство. — Она на мгновение обернулась. Намазанное кремом лицо блестело, возле глаз и вокруг рта — морщины. Всхлипнув, она опять отвернулась к зеркалу.

Стоя посреди комнаты, Руперт с трудом переводил дыхание. В голове не укладывалось, что такой ужас мог случиться с ним. Должен был найтись способ справиться с этой поломкой и опять запустить машину в ход.

— Хильда, я не позволю тебе уничтожить наш брак.

— А я ничего не уничтожаю. Ты разве не понимаешь, что это само происходит? Моя воля бессильна. Я не могу зачеркнуть происшедшего, как не могу велеть солнцу повернуть вспять. Вы с Морган перекроили всю нашу жизнь.

— Ничто не перекроено, Хильда! Ничто! Тут где-то ошибка, и ты ошибаешься. Я не влюблен в Морган, я не сплю с Морган…

— Остановись, Руперт. Я не буду обсуждать это. Ты зря женился на мне. Вы с Морган замечательно подходите друг другу. И я вам даже сочувствую: переступать через меня было, наверно, не очень приятно. Но успокойся: я не буду вопить и кататься по полу. Сделаю все, что ты хочешь, только сначала уеду на несколько дней — отдохнуть и побыть одной. Мне нужно научиться чувствовать, что я — одна. Потом, если тебе захочется остаться в этом доме и сохранять видимость прежнего, я приспособлюсь. Но только не хочу видеть Морган. Тебе придется встречаться с ней в другом месте и не упоминать при мне ее имени. Думаю, все как-нибудь образуется, только вот… Руперт, как же я это вынесу… Ведь мы с тобой были так счастливы… — Закрыв лицо руками, она всхлипывала.

— Хильда, душенька, Хильда!

Он опустился рядом с ней на колени, ощутил исходящий от ее тела знакомый, едва уловимый запах косметики, увидел врезавшуюся в пухлое плечо белую шелковую бретельку. Простая привычность этих родных мелочей заставила заново остро почувствовать ворвавшуюся в его жизнь трагедию.

— Хильда, мы опять будем счастливы, мы… ты поймешь, как все это случилось… я смогу объяснить тебе…

— Выйди, пожалуйста, Руперт. Мне еще не опомниться. Как же я буду теперь жить дальше? Все во мне связано с тобой, ведь мы словно срослись. А теперь все изменилось. Не знаю, сумею ли я остаться и делать вид, что все по-прежнему. К тому же Джулиус говорит, что всем все известно.

— Джулиус? Разве он в курсе?

— Да. Он был очень тактичен и полон сочувствия. Руперт, как это ужасно, что все теперь видят тебя в этом жутком свете… Тебя, которым они восхищались, на которого смотрели с таким уважением… как им понравится, что… в конце концов ты оказался таким же, как они все…

— Джулиус? — стиснул голову Руперт. — Но откуда же Джулиус мог узнать?

— Похоже, что знают все.

— Но это немыслимо. И потом…

— Я абсолютно уверена, что вы с Морган были предусмотрительны и осторожны, но люди любопытны, и такие вещи скрывать сложно. Похоже, последней узнала я, — сказала Хильда, начиная расчесывать волосы.

— Просто какой-то страшный сон! — воскликнул Руперт. — Ничего не понимаю. Мы с Морган… это ведь только началось… мы встретились всего несколько раз… прошло такое короткое время… никто не мог еще узнать…

— Многое может случиться и за короткое время, и разговоров всегда бывает достаточно. Если, как ты говоришь, все еще «только что началось», у вас, безусловно, был бурный старт. А теперь, очень прошу, оставь меня одну. Я устала, устала, устала от всего этого. Думаю, завтра я куда-нибудь уеду.

— Но ты должна поверить мне! — вскрикнул Руперт. — Все это как-то раздуто и вывернуто. Морган сумеет рассказать тебе, как все было. Она ужаснется, когда узнает…

— Она уже знает, — ответила Хильда. — Сегодня днем я написала ей подробное письмо и отнесла его. Просила ее никогда больше не предпринимать никаких попыток к общению. А теперь уходи, Руперт, уходи и не возвращайся в эту комнату. Спи где-нибудь в другом месте. Обо мне можешь не беспокоиться. Попыток самоубийства или еще чего-нибудь в этом роде не будет. Я просто хочу остаться одна. Посмотри лучше, что делает Джулиус. По-моему, он еще в доме.

Внизу громко стукнула дверь.

— На самом деле… ничто не разрушено, — какая-то тяжесть сковала Руперта, и он едва мог говорить, — ничто не разрушено, Хильда… и мы с тобой будем вместе… всегда…

— Пожалуйста, уходи.

Руперт вышел. Услышал, как за спиной щелкнул замок. Спустился в гостиную.

Джулиус вежливо поднялся. На нем был темно-синий шелковый халат Руперта, в руках — стаканчик с виски.

— Прошу прощения, Руперт, я тут без спросу подобрался к выпивке.

— Почему ты… все еще здесь?.. — спросил Руперт. Солнце зашло, к саду подкрались сумерки и пронизали его густым коричневым светом. Поднявшийся ветер колыхал кусты роз. Одна из ламп горела, но все-таки в комнате было полутемно.

Джулиус стоял чуть подавшись вперед, на крупном бледном лице играла улыбка, высохшие после неожиданного купания волосы были пушистыми.