имели необычный люминисцентно-металлический отлив. Саймон купил их в «Харродсе», и они стоили ему целого состояния.
— Тебе правда понравился новый галстук, Аксель?
— Да, он великолепен.
Галстук, подаренный Саймоном Акселю, был темный со скромным цветочным узором и несколько напоминал фон на картинах прерафаэлитов. До сих пор было не совсем ясно, какие же именно галстуки нравятся Акселю. Когда Саймон с ним познакомился, Аксель, и сам того не замечая, всегда ходил в одном и том же: тусклом темно-синем в белый горошек. В попытках расшевелить его вкус Саймон применил шоковую терапию, и это (как он теперь сам понимал) был большой тактический промах. По отношению к подаренным галстукам Аксель вел себя вежливо, но таинственно. С восторженной благодарностью принимая обновки
— А рубашки тебе понравились?
— Да, конечно, как раз такие, как я люблю. Спасибо, мой дорогой.
С рубашками было не разгуляться. Аксель настаивал на строгом исполнении его инструкций. Правда, началось это только после двух очень дорогостоящих неудач. Получая в подарок что-нибудь тщательно выбранное и удивительно красивое по расцветке, Аксель обычно говорил: «Ну зачем? Ведь это у меня уже есть», и Саймон невольно задавался вопросом, а не дальтоник ли его друг. Зато мне очень легко делать подарки, думал он. Мне столько всего нравится и столько всего хочется. Опустив глаза, он с нежностью посмотрел на ультрамариново-синий галстук с изумрудными акантовыми листьями, повязанный поверх самой светлой из его бледно-зеленых рубашек.
— У тебя новый галстук, Саймон. Ты, голубчик мой, мот.
— Мне позволительно делать себе подарок в твой день рождения. Это традиция. И дом в этот день тоже что-нибудь получает.
— Да-да, я заметил. Ты купил
Саймону очень понравилось это «мы».
В такие моменты естественно было бы чувствовать себя совершенно счастливым. И он в самом деле был близок к счастью. С момента памятного происшествия в китайском ресторане к Акселю полностью возвратилось хорошее настроение. Он был даже особенно ласков с Саймоном и, казалось, забыл о своем раздражении в связи с Морган. Это прощение доказывает его любовь, думал Саймон, и как все было бы хорошо, если бы только не эти сложности из-за Джулиуса. Саймон снова и снова возвращался к мысли о Джулиусе и курьезной ситуации, в которую тот вовлек его, ни на йоту не приближаясь к пониманию, в чем, собственно, эта ситуация заключалась. Она, безусловно, была зловеща, пугала и влекла за собой ложь. Кроме того, было ясно, что чем-то она глубоко отвратительна. Судя по всему, Джулиус вовлекал его в какой-то заговор, но зачем? Если бы только Саймон не утаил от Акселя той неприятной сцены в квартире Джулиуса! Если бы — ведь его прегрешения начались еще раньше — он не скрыл приглашения Джулиуса прийти к нему на квартиру! Если бы он рассказал правду хотя бы на втором этапе! Это, конечно, повлекло бы за собой взбучку, но теперь все давно было бы позади и забыто. Подобно преступнику, уповающему на снисхождение в связи с добровольным признанием во всех своих прегрешениях, Саймон мог бы теперь свалить груз с плеч и с чистой душой радоваться изливаемым на него доказательствам любви Акселя. Был ли момент, когда он мог рассказать Акселю все? Не открыться ли ему прямо сейчас?
Саймон по-прежнему был в шоке от того, что Джулиус вынудил его услышать в музее. Этот секрет тоже мучил невыносимо, и все-таки Саймон пришел к заключению, что ему надо как-то справляться с ним в одиночку. Открыть его — значило рассказать все. А здесь примешивался уже не только страх перед угрозами Джулиуса. Страх присутствовал и, более того, был непосредственно связан с вечно мучающими его кошмарными опасениями, но, кроме того, открыв
Все это непрерывно преследовало Саймона. Но люди привыкают жить как бы в двух плоскостях. Он избегал и Сеймур-уок, и Прайори-гроув. И когда был рядом с Акселем, все, связанное с ними, отступало, казалось не таким уж важным и имеющим шанс разрешиться благополучно. Хлопоча по хозяйству, заново переставляя ирисы, поправляя подушки, подливая Акселю сухого хереса, Саймон чувствовал себя и спокойным, и бодрым.
— Да! — сказал Аксель. — Я ведь совсем забыл. Позвонил Джулиус и спросил, может ли заглянуть к нам сегодня вечером.
Только не это! — Саймон от неожиданности стукнул бутылкой о столик.
— Я сказал: буду рад. Надеюсь, ты не против? По-моему, очень мило, что Джулиус вспомнил о моем дне рождения.
— Неужели ты против, Саймон? В чем дело?
— Я думал, что мы с тобой будем вдвоем. Я так ждал этого вечера.
— Не будь ребенком. Мы очень часто обедаем тет-а-тет. Зачем же поднимать шум из-за какого-то одного вечера?
— Это особенный вечер. Ты мог бы и посоветоваться со мной, Аксель.
— Как именно, не выходя за рамки вежливости? Мне нужно было сразу сказать «да» или «нет».
— Значит, ты должен был сказать «нет».
— Это уже чересчур! А если мне по душе видеть Джулиуса сегодня вечером?
— Если так, почему бы вам не пойти вместе куда-нибудь пообедать?!
— Саймон, немедленно прекрати! Нужно, в конце концов, отучиться от беспричинных взрывов ревности. Они все портят. Будь добр, сначала думай, а уж потом говори. Ты ведешь себя как трехлетка. Джулиус мой старый друг, и я не собираюсь порывать со старыми друзьями, лишь бы усладить твои инфантильные собственнические притязания. Я сыт по горло этими капризами. Ты ведь прекрасно знаешь, что я люблю тебя. А в ответ проявляешь чертовскую неблагодарность.
— Ну ладно, хорошо, прости. И дело совсем не в этом. То есть это не ревность. Это… Прости меня, Аксель. Но я так старался все приготовить, а ты вдруг огорошиваешь меня этой новостью.