— Это ты сейчас так говоришь, — не сдавалась Карла. — А потом?… — Она и сама не знала, зачем завела этот разговор. В глубине души ее не очень волновало, бросит ли ее однажды Лео. Но она хотела точно знать, что ее судьба будет иной, чем у матери. Ее вопрос можно было понять так: «Могу я надеяться, что моя жизнь не будет повторением жизни мамы?»

Лео ничего не ответил. Он старательно гладил ей колено.

— А что это такое? — спросил он, ткнув пальцем в бедро.

— Подвязка.

Она так сильно наклонилась, что стукнулась лбом о крепкий лоб возлюбленного.

— Ты… любишь меня? — спросила она.

Лео изумленно посмотрел на нее.

— Я хочу сказать, — поспешно добавила она, — маму ты никогда не любил, но меня ты любишь, да?

И тут Лео осенило: «Она ревнует к Мариаграции. Теперь я понял… Она ревнует меня… к своей матери». Гордый своей проницательностью, весьма польщенный, что может вызывать такую ревность, он улыбнулся.

— Не бойся и больше об этом не думай. С твоей матерью все кончено. Ясно тебе? Все кон-че-но!

— Да нет же… — Карла хотела было объяснить, какие противоречивые чувства ее обуревают, как вдруг дверь гостиной отворилась.

— Пусти, — прошептала она, — это мама. — Мгновенно высвободилась и соскользнула на пол.

Вошла Мариаграция со свертком в руках. Она немного успокоилась, успела привести себя в порядок и даже напудриться.

— Что ты делаешь, Карла? — спросила она.

— Собираю бусы, — ответила Карла. Стоя на коленях на ковре, она старательно собирала упавшие бусины. Лео с любопытством смотрел на ее склоненную голову с разметавшимися волосами, на слегка оголившиеся полноватые ляжки и длинную гибкую спину.

— Это была не модистка, — сказала Мариаграция, — а синьора, которая продает ткани и подушечки… Одну я купила!

— Что? — спросила Карла, пытаясь достать бусину, закатившуюся под оттоманку.

— Наволочку, — пояснила Мариаграция. — Посмотри, вон еще одна закатилась в угол…

Она упорно делала вид, будто не замечает Лео.

— Вижу, — сказала Карла, продолжая собирать бусины. «Но почему мне так хочется нагнуться, спрятаться, ползать по полу, сжимая в кулаке бусины, и печально вглядываться в полутьму?» Она и сама этого не знала. Раскрасневшаяся, она поднялась наконец и ссыпала бусы в пепельницу.

— Покажи наволочку, — сказала она.

Мариаграция развернула сверток и продемонстрировала покупку — квадратный кусок голубого шелка, на котором красными, зелеными и золотистыми нитками был вышит обычный китайский дракон с извергающей пламя пастью и игольчатым хвостом.

— Красиво, — сказал Лео.

— Нравится тебе? — спросила Мариаграция у дочери, притворившись, будто суждение Лео ее вообще не интересует.

— По-моему, совершенно бесполезная покупка, — резко ответила Карла. — В доме и без того полно всяких подушечек, вышивок… Не знаю даже, куда ты ее положишь!

— В передней на диван, — несмело сказала Мариаграция.

— А вообще-то, наволочка будет довольно приятная, — поспешила сгладить свою резкость Карла.

— Ты находишь? — с робкой, довольной улыбкой сказала Мариаграция.

Карла направилась к двери.

— Пойду переоденусь, — сказала она. — Лео, подожди меня… Выйдем вместе…

— Еще рано! — посмотрев на часы, крикнула Мариаграция и бросилась вслед за дочерью.

— Мне уже пора, — ответила Карла с порога.

— Да нет же! — воскликнула Мариаграция. — Нет же! — И обе, споря, волнуясь, взмахивая руками, словно две большие испуганные птицы, ушли, и за ними с грохотом захлопнулись двери.

Оставшись один, Лео бросил потухшую сигару, потер затекшие руки и ноги, зевнул. Затем вынул из кармана пилочку и стал чистить ногти. За этим занятием спустя десять минут и застала его Карла.

— Ну, Лео, — сказала она, надевая перчатки, — Идем?

— Олл райт, — ответил он. Встал и вышел вслед за Карлой.

В холле он по привычке принялся грубо паясничать.

— Удостоите ли вы меня, синьорина, чести, — проговорил он, поклонившись, — составить вам компанию?

— Удостаиваю, — ответила Карла, краснея и невольно улыбаясь. Весело посмеиваясь, легонько толкая друг друга, по-кошачьи упруго перепрыгивая через пожелтевшие от недавних дождей мраморные ступеньки, они спустились в сад. У ворот виллы стоял низкий, приземистый автомобиль Лео с большими колесами. Он ярко блестел на солнце.

С громким смехом они подошли к сверкающей никелем машине. Быстро сели в нее, вначале — Лео, за ним — Карла.

— Ничего не забыла? — спросил Лео, нажав на стартер.

— Ничего, — ответила Карла. В ясном, холодном воздухе ее страхи и печали сразу улетучились. Сидя рядом с Лео, она наслаждалась голубым небом, омытой дождем пожухлой травой, сверкающей машиной.

Машина тронулась и быстро промчалась мимо голых деревьев парка. Ярко светило солнце. Свисающие ветки и ветер несильно хлестали их по голове, на их лицах отражалась одна и та же радость и юношеское изумление, а перед глазами проплывала одна и та же цветовая гамма.

Непричастные стремительному бегу машины, они словно любовались собой в ветровом стекле, за которым одни сады и небеса сменялись другими и на миг отражались то глаза и рот Лео, то детские щеки Карлы. И оба они, Лео и Карла, словно плыли по воздуху, в минутном, призрачном слиянии душ.

Микеле отправился к Лизе. Все утро он только и думал что об этой встрече, испытывая такое же смущение и неловкость, какие возникают в большой компании, где все знают о скандальном происшествии, но никто не решается заговорить об этом первым.

Целое утро воспоминание о том, как он вчера поцеловал ей в темноте руку, жило в нем, вызывая чувство подавленности и смятения. Он смутно догадывался, что главное не подыскать себе какое-то занятие и тем самым убить время, а решить, должен ли он вернуться к Лизе. Важно сейчас не читать, писать, есть, иными словами — любым способом отвлечься, а понять — любит ли он ее. Наконец после обеда, сказав, что идет погулять, он отправился к ней.

О том, что он собрался не на прогулку, а к Лизе, он понял, едва вышел на улицу и взглянул на небо, которое теперь было затянуто белесыми, тонкими облаками.

«Само собой разумеется, — спокойно подумал он, закрывая за собой калитку сада, — что я иду не гулять и не выпить чашку кофе… Нет… нечего себя обманывать, — я собрался к Лизе». Ему казалось, что он проявляет колоссальную силу воли и даже мужество, решившись на неотвратимую подлость и заранее приняв условия, которые потом уже никак не изменить. Не помогли ни мнимое упрямство, ни наивная и детская гордость, заставившие его избрать ложный путь, когда он на миг поверил, что Лиза и в самом деле снова сошлась с Лео. Очень скоро следовать по этому пути стало для него нестерпимо тяжко. Теперь ему было ясно, что иронический поклон, который он отвесил, стоя у двери, задыхающейся, растрепанной Лизе, был всего лишь красивым жестом. Он и тогда не чувствовал настоящего гнева. С такой же легкостью он мог бы войти, сесть, завести с Лизой разговор или даже смириться с очевидностью, а может, взять и просто