Радуясь найденной формуле, А. Ф. предлагает другую в пику структуралистам. — А я знаю, что такое структура: единораздельное целое. Всякое правило это тоже структура. Например, accusativus ab- solutus, scio teprudentem esse. Единая схема. Тыщи фраз подчиняются ной схеме. Жалкое понимание структуры у теперешних. Шаумян [24] среди них однако занят делом. Его порождающая модель взята из античности. Думайте что хотите, говорю я Шаумяну, но вы не со структуралистами. Он сам говорит о себе: я не языковед, я фонолог. У Шаумяна есть в его схемах такое, что совершенно неприложимо к языку. Он с этим согласен. Его книга называется «Теоретические основы фонологии», и там даются абстрактные формулы. Чисто словесно их объяснить — это, говорит он, уже не его задача. Благодаря этому у него всё строго научно. А другие… Недавно был доклад Иванова в ОЛЯ. Отказ от прежнего, переход на индоевропейские рельсы. 10–15 лет загнул, пропало даром. Выезжает теперь на хеттском языке, на санскрите. Грамматикой хеттский язык похож на греческий. Но навыки у Иванова остались прежние. Занимается модными делами.
9. 8. 1970. Говорят о случаях холеры на юге в этом году. А. Ф. вспоминает холеру 1911 года. Наш средне буржуазный круг не болел. Болели слои ниже средних классов. Рабочие тоже, кажется, не болели, их там держали крепко на заводах. Вот крестьянство болело. Всё зависит от того, как беречься. Не есть кабачки, дыни. Работала полиция. Были плакаты на улицах. Помню плакат, как вести себя в уборной. Велась агитация за чистоту. Но предприятия не закрывали, продолжали работать. Не так, как теперь. С тех пор холеры не было. Ну, конечно, в семнадцатом — двадцать первом годах была. Тогда всё было, тиф, чума. Мои все померли от тифа. Все, никого не осталось. Неужели теперь забыли, как бороться с холерой? Тогда возьмите старые учебники, прочитайте! Ну, арбузы мы ели. Это всё-таки юг, там без арбузов нельзя. Но отец строго следил. Один раз сварили баклажанную икру, это же очень вкусно. Отец пришел, как увидел, ничего не сказал и выбросил в сад. На балконе было дело. Наш круг не болел, средне буржуазный. Ну что, свой дом…
Закрывая очередной раздел аристотелевского тома античной эстетики, А. Ф.
рад ясности картины. Вот так понимают эстетику Аристотеля в Западной Европе.
— А в России?
Что в России… Россия беспросветное мужичество. В России нужно только водку и селедку. Алкоголизм и селедка. Эстетики мизерные. Ну вот только Владимир Соловьев. Он защищал тезис Чернышевского, что прекрасное это жизнь. Так же как греки, онтологично. Прекрасное есть бытие. Вот разве что он. А мелочь что алкоголическая говорит — да это мало интересно, что они там говорят. Богословы, правда, много рассуждают. Правда, рассудок, добро, прекрасное, истина… Но ведь они все религиозные, надо переводить на обычный язык, не все же люди религиозные. Ну, Галич
То, что я пишу здесь, это плоды многолетних трудов… Всей жизни. Много лет читал историю эстетики везде. Реализм, модернизм… старый стал, а столько дела. Хочется погрузиться в одну область теперь, чтобы что-то успеть сделать до конца. Вот уже три тома античной эстетики вышли. Хоть бы дожить до четвертого тома… Ты же писал мое Возрождение? Вот у меня всё в таком духе. Надо только перечитать, библиографию проверить. Не так трудно, как кропотливо.
12. 8. 1970. Я прочел из Аристотеля το άγαθόν άπλοΰν, А. Ф. мгновенно перевел: благое просто, плохое пестро. Переходим теперь с тобой к проблеме, которую столетиями на тысячи ладов мусолили.
— Мимесис?
Нет, катарсис. Ум очищенный… Умный мир… Это слово умный надо нам как-то заменить. Конечно, у богословов оно принято. Но словоупотребление меняется. Сейчас умный значит хитрый. Как пошлый до 18 века значило просто обыкновенный, сейчас у него одиозное значение. Ум надо выкинуть, заменить… А чем заменить — не знаю.
Читая в одной книге А. Ф. примечание о мнении немецкого ученого, что трагический герой виноват в какой-то мере и что тут причина равновесия катарсиса, я привел слова Аверинцева о том же мнении: «Ну что можно на это сказать… Как людям не стыдно». А. Ф. возразил: ну, это всё риторика.
4. 9. 1970. А. Ф. почти не спал всю ночь. Потом, когда мы занимались (до пяти часов; после он всё-таки прилег), у него был бессонный румянец. Он пьет перед занятиями диаспанин. Говорили о бессоннице. Психотерапевты несколько раз помогали. Но ненадолго, недели по две А. Ф. спал после них. Один пришел, говорил: «Вы засыпаете, спите, спите» — полчаса говорил, и вдруг А. Ф.: А я не сплю! «Фрейдизм мне не поможет».
Аза Алибековна приборматывает про себя что-нибудь вроде «ага, НН меня не замечает», когда проходящий мимо человек не смотрит на нее. Прибормотала что-то вроде «скверный, скверный», когда я промолчал на ее предложение чаю, сделав вид что не заметил. Когда ее перебивают, повышает голос. На А. Ф. часто ворчит и раздражается, особенно когда он просит ее править библиографию. Когда мы с А. Ф. заговариваемся, она кричит из другой комнаты: «Послушайте, друзья, вы там занимаетесь?» На это А. Ф. отвечает: «Слушай, Аза, занимайся своим делом». Она его очень странно ласкает, разговаривает с ним как с ребенком. А. А. рассказывала мне о Валентине Михайловне, первой жене А. Ф., астрономе и математике. У нее были таблицы звезд и движения неба. А. А. увлекается тайнами, пирамидами, в которых самозатачиваются бритвы и продукты можно без порчи хранить как в холодильнике, с удовольствием пересказывает фильмы о телекинезе и очень охлаждается, когда я говорю, что не
советую верить во все это. Летающие тарелки дело не выясненное, возражает она, и т. д., обычный комплекс.
6. 9. 1970. Когда я пришел, А. Ф. пил кофе в помещении. Я не спросил его, как он спал; вообще я спрашивал об этом всего только раз, но часто А. А. и Оля сразу сообщают о самочувствии А. Ф.; например, прошлый раз, в пятницу, он не мог заснуть до 12 часов дня. Сейчас А. Ф. весел, бодр. А. А. сказала, что он уже с утра стоял на протоколе. Я спросил, что это за протокол. А. Ф. объяснил: Да вот они называют эту веранду порталом. Ну, в моем представлении портал что-то другое и называть порталом мне веранду как-то неудобно, так я произношу это слово протокол [26]. Выхожу постоять на протоколе.
Упомянули о библиографии, которую мне дала перепечатывать А. А. в несовершенном виде; я изукрасил ее красными пометками. А. А. обеспокоилась; она такая, совершенно непосредственная, настроением своим не владеет, очень простодушная. Потом по поводу моего поступления в аспирантуру говорили о лингвистах. Я сказал, что у меня гердеровская концепция языка; да, вспомнила А. А., Гердер тоже говорил о детерминированности. Я сообщил, что Андрей Анатольевич Зализняк будет в этом семестре читать старославянский. Аза Алибековна заметила: «Старославянский язык очень богатый в смысле индоевропейских соответствий, но для его преподавания не нужно знать так много языков, как знает Зализняк. Имеются труды, в которых всё есть. Например, Крае (Krahe), Indogermanische Sprachwissenschaft. Я этой книгой пользуюсь иногда для своих лекций и знаю, что там всё есть. Или Дельбрюк, его восьмитомник, который еще с девяностых годов публикуется, но все еще современный. Языками в наше время никого не удивишь. Над полиглотами только смеются. Долгопольский знает 120 языков. Потешаются над ним и предлагают его проэкзаменовать. С мешком книг его видели в Тбилиси. Он подходил там чокаться к А. Ф. — выпьем за правду, уже совсем пьяный. Девятнадцатый век всё сделал для нас, и теперь знать языки легко. Из лингвистов феноменальная личность слепой Щур. Со всего мира ученые шлют ему массу книг. Он много пишет, но всё туда, на Запад, а здесь почти не печатается. Конечно, никакой политики у него нет. Но как-то просветляется весь язык в его работах».
