Миранда вкладывала в свои щипки столько злости и так сердилась, если он в свою очередь до неё дотрагивался, хотя бы для того, чтобы оттолкнуть её, что вскоре эта новая тактика довела его до состояния черной, чуть ли не мстительной ярости. Он стал видеть в ней демона, и навстречу ей из глубин его существа поднимался ответный мрак.

До сих пор он особенно не стремился к ней прикасаться, во всяком случае, не стремился сознательно. Он довольствовался тем, что иногда касался её руки или плеча — это было вполне естественно, но очень волнующе и сладко, и её присутствие действовало на него, как теплый ветерок, который не столько тревожит, сколько успокаивает. Но теперь это изменилось. Как будто безжалостные щипки Миранды имели целью разбудить в нем нечто куда более первобытное, и он когда с тоской, а когда и с темным, острым любопытством ощущал себя порочным. И тут-то мысли о стратегии пришлись кстати. Пенн уже подумывал о том, не имеет ли смысла как-нибудь дать Миранде хорошего шлепка. В самом деле, может, она этого и добивается, может быть, она ждет от него грубости? Эта гипотеза сперва повергла Пенна в недоумение, потом наполнила его чем-то вроде гордости. Он был в полном смятении. Но его ужаснуло, сколько в нем, оказывается, накопилось лютой злобы против его юной возлюбленной — он это понял только теперь, когда злоба прорвалась наружу. А вместе с прорвавшейся злобой пришло — грозное, черное, доселе неведомое — половое влечение. Пенн и раньше воображал, что страдает. Но то было чистое пламя. Теперь он по ночам метался без сна и представлял себе Миранду обнаженной. Чувство вины осложняло боль и мутило рассудок. Желания стали уродливо четкими, и — словно темным потоком этих новых желаний его отнесло обратно, к началу, — реальная Миранда исчезла. Только тогда это был рай, а теперь он обернулся адом. Первая Миранда была небесным видением. Последняя — куклой из плоти.

В день экспедиции в Сетон-Блейз мрак, в котором пребывал Пенн, слегка рассеялся, потому что с утра Миранда была с ним ласкова. Накануне она больше обычного изводила его, и, хотя он верил, что сейчас, после отъезда отца, она в нем нуждается, терпеть её причуды было трудно, и наутро он был рад услышать от неё доброе слово. И за завтраком у Милдред все было хорошо. Он как-то примирился с Мирандой и отдал должное вкусной еде, но после завтрака, когда пошли в сад, она его избегала. Он поспешил отделаться (авось получилось не очень невежливо) от доброго Хамфри, который как будто был расположен с ним поговорить, и погонялся за Мирандой по роще, но стоило ему приблизиться, как она бежала дальше, и вот сейчас он видел её далеко впереди — идет следом за Энн и Феликсом в сторону озера. Милдред, отделившись от этой группы, стояла с мужем на берегу — видимо, они обсуждали постройку нового причала. Пенн был один со своей бедой.

Потом все собрались в том месте, где деревья кончались и к воде полого спускался небольшой каменистый пляж. Здесь, после кружевного освещения рощи, солнце светило широко и ярко. Озерко нежилось среди желтоватых и красноватых полос камыша, на фоне которого лениво плавало несколько лысухи нырков. На том берегу, еле видные издали, расстилались поля, окаймленные вязами и боярышником. Пенн подобрался ближе к Миранде, но она, как маленькая, повисла на руке матери и не обратила на него внимания.

Тем временем подошли и Милдред с Хамфри.

— Надо, надо завести лодку, — сказала Милдред. — Единственное, чего не хватает в этом пейзаже. Лодка в камышах, так романтично!

— Не так уж романтично будет каждый год её конопатить и красить, верно, Пенн? — сказал Хамфри.

Пенн засмеялся.

— Это мы поручим Феликсу, — сказала Милдред. — Как, Феликс, согласен? Просто удачно, что ты остаешься в Англии. Без тебя я как без рук.

Феликс улыбнулся, но разговора о лодке не поддержал. До чего хорош, подумал Пенн, высоченный, загорелый, в широкой белой рубашке с открытым воротом.

Энн подняла камешек и бросила в воду. Загляделась на расходящиеся круги. Она сегодня нарядная, в красивом цветастом платье, но грустная. Волосы, как всегда, гладко зачесаны назад, но лицо какое-то другое — наверно, подмазалась.

Феликс тоже подобрал камешек и бросил вслед за первым. Камешек упал в самую середину водяного круга. Феликс и Энн посмотрели друг на друга и улыбнулись.

Почти не думая о том, что делает, Пенн выбрал камень побольше и швырнул далеко в воду. Он упал возле лысух, и те поспешно заскользили в камыши, к дальнему берегу.

— Хороший бросок, — сказал Хамфри. — Ты ведь силен в крикете, Пенн?

Пенн, довольный, поднял ещё один камень.

— Пари держу, тебе так далеко не кинуть, Феликс, — сказала Милдред.

— Где уж мне! — Феликс выбрал камешек и, поднявшись немного по берегу, запустил его высоко в воздух. С громким всплеском он шлепнулся в воду ярдов на пять дальше, чем у Пенна.

— Отлично! — сказала Энн.

Миранда, отцепившись от Энн, тоже поднялась повыше и стала позади Феликса, с интересом наблюдая за всеми.

— Пенн, по-моему, особенно не старался, — сказал Хамфри. — Ведь состязание ещё не началось, так что это не считается.

Теперь и Пенн отступил от воды, покрепче уперся ногами в землю. Позади себя он ощущал Миранду как бледное облачко. Он швырнул камень сильным, свободным движением и перещеголял Феликса на добрый ярд.

Все закричали:

— Молодец! — и начали подзуживать Феликса на новую попытку.

— Пусть бросают до трех раз, — сказал Хамфри. — Первый бросок Пенна не в счет. А я потом раздам призы — первый приз и утешительный.

Феликс приготовился, расправил плечи. Пенну он казался великаном, но самым ловким и изящным на свете. Рубашка его вздулась, рукава болтались, с него катился пот. Пенн, в спортивной куртке, с галстуком, чувствовал себя рядом с ним чересчур расфранченным. Но ему было радостно бросать камешки на глазах у Миранды, и внезапно его охватило счастье.

Вторым броском Феликс оставил Пенна чуть позади.

Пенн теперь твердо решил не уступать. Он помедлил, как при подаче в крикете, потоптался на месте, взвешивая камень в руке, довольный тем, что все на него смотрят. Потом, легко изогнувшись, послал камень в воздух. Под общие аплодисменты он упал намного дальше предыдущего.

— Просто невероятно, — сказала Милдред. — По-моему, это выше человеческих сил. Пенн, наверно, сверхчеловек!

Феликс, скорчив решительную гримасу, стал в позицию и без всяких предисловий, пока другие ещё ахали, швырнул камень. Он превзошел Пенна на несколько ярдов — камень упал совсем близко от того берега. Раздались возгласы восхищения.

Переплюну, подумал Пенн, чувствуя, что одной силой воли способен перенести камень через озеро, как птицу, и бросить в прибрежные камыши. Он на минуту расслабил плечи и свесил руки, как учил его тренер. Изготовился. Но в то мгновение, когда он должен был выпустить камень, он увидел Миранду — она спустилась к воде поодаль от остальных и преспокойно разувалась. Камень Пенна упал ближе, чем при второй попытке, не говоря уже о броске Феликса. Раздались соболезнующие стоны.

— Ну ничего, — сказала Милдред. — Оба вы герои. А теперь пошли пить чай, я что-то озябла.

— Оба получат призы, — сказал Хамфри. — Тебя что интересует, юный Пенн? У меня, например, имеется превосходный шведский нож. Вот придем домой, я тебе покажу.

— Миранда, ты поосторожнее, — сказала Энн. — Камни острые, не порежь ногу.

Они потянулись обратно через рощу. Пенн хотел подождать Миранду, которая уже по колено зашла в воду, но Хамфри все не умолкал. Пенн чувствовал себя перед ним немного виноватым, поскольку отказался от приглашения в Лондон, и, решив, что нехорошо убегать от него второй раз, шел рядом, то и дело оглядываясь и стараясь отвечать впопад.

Они медленно двигались к дому. В роще было темно, пока глаза не привыкли к зеленоватому полумраку. Солнечные пятна, передвигаясь в листве высоко над головой, как диковинные рыбы, внезапно высвечивали то тут, то там толстые сучья под лапчатым балдахином. Пенн шел между огромных деревьев,