у него какой-то помощи, какого-то исцеляющего прикосновения. Только Пат мог исцелить рану, которую Эндрю теперь ощущал как смертельную. Если б только удалось вытравить из памяти Пата картину, которую он увидел, ну не вытравить, так хотя бы как-то изменить или заслонить. Но как это сделать? Нет в природе тех объяснений, от которых то, что увидел Пат, стало бы менее гнусным и подлым. И все же, если бы поговорить с ним, может быть, рассказать ему про Франсис или изругать себя в его присутствии, это, кажется, немного облегчило бы боль. Но это невыполнимо: Пат будет держаться холодно, высокомерно, а то и вовсе не захочет разговаривать. Он просто откажется участвовать в этой сцене. Это глупо и невозможно; однако столь же невозможно явиться в Лонгфорд, уехать на фронт, не рассеяв этого ужаса, не попытавшись найти хоть крошечное облегчение. В воскресенье к вечеру Эндрю был уже почти уверен, что предпримет такую попытку. В понедельник утром он твердо знал, что не в силах прожить этот день, не повидавшись с Патом.

Когда Эндрю подходил к знакомому дому, брызгал мелкий дождь и вспышки солнечного света зажигали искры на тротуарах. Парадная дверь была, как всегда, не заперта. Эндрю не стуча тихонько отворил ее. Он не хотел встречаться с Кэтелом и тетей Кэтлин и надеялся проскользнуть прямо наверх, к Пату. Изнемогая от предчувствий, он замер на мгновение в прихожей, прислушался. Из кухни доносились голоса.

Эндрю тихо подошел к двери в кухню, решив, что, если Пат здесь, он поднимется в его комнату и подождет. Он хотел видеть его только с глазу на глаз. Он снова прислушался.

— И не будешь больше себя грызть, что разрешил мне идти? Со мной же ничего не случится.

— Да, да.

— И винтовку мне дадут? Я ведь умею стрелять из винтовки.

— Не знаю.

— Мы в двенадцать часов прямо сразу начнем в них стрелять?

— Я буду делать то, что мне прикажут, и ты тоже.

— А почему мы не можем сразу пойти в Дублинский Замок и вышвырнуть их оттуда?

— Людей мало.

— Что мне интересно, так это как все удивятся. А они-то говорят, что мы никогда не возьмемся за оружие.

— Помолчи ты ради Бога, Кэтел.

— А когда начнется стрельба, это будет революция. Джеймс Конноли так и говорил. Вся Ирландия просто с ума сойдет.

— Ты сделал, что я тебе велел? Парадное запер?

— Да. То есть сейчас посмотрю. Ух, и всыплем мы англичанам! Они… Кэтел открыл дверь и столкнулся нос к носу с Эндрю.

Эндрю прослушал все сказанное с любопытством. Его поразил возбужденный тон Кэтела, но смысл того, что говорилось, до него не дошел. Теперь он через плечо Кэтела увидел Пата Дюмэя в полной волонтерской форме и при оружии. В ту же секунду он осознал себя как английского офицера в форме и при оружии. Но и тут он еще не понял.

Кэтел, вскрикнув, отскочил назад, потом повернулся к Пату.

— Он подслушивал!

Пат сказал, вернее, протянул:

— Входи, Эндрю, входи.

Эндрю машинально повиновался. Личные чувства и надежды, с которыми он сюда шел, еще туманили ему голову, и этот новый поворот событий сбил его с толку.

Пат спросил:

— Ты слышал, о чем мы сейчас говорили?

— Да, но…

— Тогда считай, что я взял тебя в плен. Будь добр, подними руки.

Что это? Оказывается, Пат навел на него револьвер. Он попытался сообразить, как ему следует на это ответить, но мог только тупо удивляться. Руки он не поднял, а чуть развел ими беспомощно и вопросительно.

— Кэтел, разоружи его.

Кэтел проворно вытащил револьвер Эндрю из кобуры и пододвинул через кухонный стол Пату. Увидев свой револьвер на столе, Эндрю начал понимать разговор, который слышал из-за двери.

— Можно, я возьму револьвер себе? — спросил Кэтел, блестя глазами.

— Замолчи. Ступай и запри дверь, давно надо было это сделать. А ты пройди, пожалуйста, сюда и сядь вот на этот стул.

Эндрю прошел и сел. Вернулся Кэтел и стал, прикрыв спиною дверь. Эндрю понимал, что должен както проявить себя, попытаться уйти, пока оба его кузена так же удивлены его появлением, как он был удивлен их приемом. В глазах Пата он читал сомнение, даже замешательство. Нужно действовать, пока Пат не составил себе плана, не принял решения. Он огляделся, приметил дверь в чулан, дверь во двор. Он стал подниматься.

— Я сказал: сядь.

Эндрю сел. С детства укоренившаяся в нем привычка слушаться Пата и тут пересилила. И тогда он понял, что нечего и стараться, что возможность упущена. Он в самом деле пленник. Он смотрел на Пата и все яснее осознавал ужас своего положения.

— Надо же тебе было явиться так не вовремя.

— Я хотел повидаться с тобой, — сказал Эндрю. — Я хотел сказать… — Но слова эти уже ничего не значили. Сейчас он был только фактором в некой ситуации — английский офицер, попавший в такой переплет, что хуже не придумаешь. Он заметил винтовку, прислоненную к газовой плите, пару наручников, висящих на спинке стула. Он поглядел на свой револьвер, лежащий на клетчатой клеенке на кухонном столе, за которым он так часто сидел в детстве, уплетая хлеб с медом. Увидел всю небольшую кухню, откуда ему не было выхода, и вооруженного человека перед собой. И понял, что здесь-то и должен принять боевое крещение.

Он сказал:

— О Господи, как же нам теперь быть? — Но и это было совсем не то, что нужно.

— Дай подумать, — сказал Пат. — Очень, очень жаль, что ты слышал этот разговор. Я заслуживаю полевого суда за то, что оставил дверь открытой. Тебе, надеюсь, понятно, что я не могу просто выпустить тебя отсюда?

Эндрю молчал. Смотрел вниз на свои начищенные сапоги, бриджи защитного цвета, пустую кобуру.

— Застрелить тебя при попытке к бегству я бы мог, но не хочу, — звучал ровный голос Пата. — Если я тебя свяжу и заткну тебе рот, это будет для тебя не очень-то приятно. Может, обойдемся без потасовки и членовредительства, а ты дашь мне слово офицера и джентльмена, что до полудня спокойно останешься здесь и ни с кем не будешь сноситься.

Эндрю поднял голову.

— Я отлично знаю, что мне предписывает долг офицера и джентльмена.

Пат неожиданно улыбнулся ему.

— Ну правильно, иначе ты и не мог ответить. Кэтел, принеси из моей комнаты ту веревку да захвати, сколько найдешь, носовых платков и шарфов.

Кэтел застыл как зачарованный.

— Ты правда хотел его застрелить, Пат?

— Ступай! А к этому и прикасаться не смей. — Он со звоном швырнул револьвер Эндрю на газовую плиту.

Когда Эндрю сказал, что знает, в чем его долг, он наконец все понял и в том, что должно было произойти, увидел не повод для конфликта между ним и его кузеном, а катастрофу огромных масштабов. Когда он отсюда выйдет, его пошлют стрелять, но не в немцев, а в Пата и его товарищей. Он застонал: зачем этому нужно было случиться?

Пат понял его.