размыты контуры. В частности, вот он, волк, есть — и вдруг совершенно неожиданно исчез.

Я волка, к сожалению, пока видел только в зоопарке, в Челябинске, — буквально в нескольких шагах от клетки мне довелось читать лекцию местным ведистам. Меня вид волчицы просто поразил — птица, совершенно летящая птица! Хотя волчица стояла, не двигалась. Но я-то ясно видел, что она в полёте, она не ограничена контурами своего тела!

О размытости контуров мне рассказали уже на Вычегде, после Челябинска, такое восприятие волчицы — моё непосредственное.

Ещё раз повторяю, да, впоследствии я часто от многих — даже от волконенавистников! — слышал, что нет на свете ничего красивее, чем бег волков по снегу.

Уточняю: не бег это вовсе, а стелящийся полёт. Утверждаю, что волк парит над землёй. Он летит, даже когда стоит, не двигаясь, в клетке.

Такой странный тип восприятия объясним. Смерд и волхв живут в разных плоскостях бытия: у одного — жизнь, обслуживание желудка, а у другого — карна, вита. Смерд вообще из-под «красной шапочки» теории демократии мало чего видит — вокруг одни только «мёртвые пространства». Состояние «карлик» для него приговор.

Но в результате даже первой инициации — узнал слово — человек переходит в иную плоскость мира. В этом мире он видит, что любой волк суть продолжение «духа волка» — так на Прародине называют мудрейшего на планете волка-прапредка. Но об этом ниже.

Но высший пилотаж утончённого зондирования, это взмыть над потоком людей и сразу выхватить взглядом тех немногих, кто умеет распознавать в себе волховскую кровь и умеет наслаждаться созерцанием её источника.

Что нам скажет идеолог уничтожения волков?

Всю жизнь Павлов, автор цитируемой ниже книги (М. П. Павлов Волк, Москва, ВО Агропромиздат, 1990, С. 74), получал деньги в основанном Мантейфелем институте не столько за уничтожение волков, сколько за поиск их уничтожения оправданий. Но и за убийства тоже.

За десятилетия, проведённые в лесу под ружьём, как пишет сам Павлов, ему удалось убить 16 волков. Ему, как сотруднику головного института, предоставлялись все мыслимые и немыслимые технические средства — но волки оказывались умнее. Но ещё Павлов организовал много на волков облав. Естественно, поскольку премии Павлов получал с головы убитого волка, то, чтобы волка обмануть и убить, он вынужден был о нём вызнать хоть что-нибудь, чтобы хоть как-то предугадывать его поступки. Другое дело, что домысливание мотиваций волка к самому волку не имеют никакого отношения, а — суть самооправдания Павлова перед неизбежным для всех и каждого Судом.

«…Есть примеры насторожённого поведения волка, которые трудно объяснить тем, что воспринятая им опасность являлась следствием только развитых органов чувств. Так, при облавных охотах на волка не раз подмечалось, что матёрый зверь, многократно побывавший в крутых переделках во время облав, редко становится трофеями (так в тексте — А. М.) умелых охотников, хотя им, как правило, доверяются наиболее надёжные волчьи лазы. В то же время такие охоты почти не обходятся без того, чтобы какой-либо малоопытный охотник или так называемый «охотник по случаю», не оказался раззявой, т. е. не прозевал бы выход к флажкам, а то прямо на выстрел таких вот «мудрых волков»…

Из одной небольшой деревни в другую, большую, в школу возили на подводе детей. По дороге в утренних сумерках им часто встречался волк, повадившийся здесь навещать скотомогильник. И каждый раз при приближении подводы зверь сходил с дороги, отдаляясь метров на 30–40, иногда садился, пропуская детей. По требованию родителей в деревню были отправлены охотники, чтобы ликвидировать «подозрительного и вообще опасного зверя». Ознакомившись с ситуацией, охотники заключили, что на сей раз дело очень простое. Они решили переодеть одного из охотников в одежду прежнего возчика (женщины) и направить его на подводе с детьми. Завершение этой уловки было таким: волк при первом же приближении подводы с детьми, управляемой замаскированным в женскую одежду охотником, отдалился от дороги на 200 м…

Анализируя эти любопытные случаи, есть основание считать, что подобную «разумность» в поведении волка можно объяснить или проще объяснить способностью опытного зверя улавливать определённое настроение (душевное волнение, эмоции) людей. Ведь нетрудно представить, сколь же напряжённым было состояние группы детей, сидевших теперь не с возницей, а с охотником, когда они наблюдали приближение волка. Известно также, что страстный охотник, подстерегающий волка с ружьём в руке, — это предельно напряжённый человек. Малейший шорох или чьё-либо мелькание — и его, как говорится, словно «током пронизывает»»…

Итак, подумаем головой над содержанием опуса подручного (прихвостня) Мантейфеля. Волк, явно приветствовавший детей, оказывается, прежде всего, шёл на скотомогильник. Я, грешным делом, полагаю, что если скотомогильник не плод фантазии наёмника, а был на самом деле, то с чего бы это волку ходить туда в одно и то же время суток? Да ещё задерживаться синхронно опозданиям детей?

В том смысле, что сани с детьми выходили почти (!!!) в одно и то же время, не точно, но волк всё равно встречался на одном и том же месте.

Оно конечно, научные сотрудники бывают необыкновенно тупы, но не настолько же! Значит, самооправдание. Значит, страх перед Судом. Страх подразумевает предзнание Суда. И знание перечня совершённых мерзостей и «текста» приговора.

Насчёт предзнания «текста» приговора — очень серьёзно. В рассказе Павлова между строк отчётливо прочитывается, что дети стали очень напряжены, когда к ним подсел охотник, а вот когда с ними была безоружная женщина-возница и волк, — дети были совершенно спокойны. Перечитайте, перечитайте! Не боялись — хотя полностью безоружны. С волком чувствовали себя защищёнными, а рядом с волкоубийцей как-то иначе.

Подсознание Павлова видит реальные знаки причинно-следственных связей: волк приходил безоружных детей именно защищать — от собак, от медведей, от «мантейфелей». И волк из всех защитников — защитник самый предпочтительный, потому что способствует обретению вечности и полноты биологической жизни. Но Павлов «благословляет» охоту и на этого волка и на других. Выкормыш хрущёвский.

Но кто в деревне натравил на волка охотников? Что-то сомнительно, что кто-то из родителей детей, — врёт Павлов и здесь. Волк защищает не только детей, но всю деревню. Не удивлюсь, что в этой деревне сравнительно с близлежащими деревнями аномально высокий процент орденоносцев Великой Отечественной и вообще Героев.

Так что натравил кто-то нравственно чуждый — не русский. «Христианин» какой-нибудь. Какой-нибудь «мантейфель» или «павлов».

Врёт Павлов и о механизме появления мудрых волков. Дескать, «матёрый зверь, многократно побывавший в крутых переделках во время облав». Волк не Павловская собачка с наработанными рефлексами, а если и собачка, то в меньшей степени, чем сам Павлов. Пойдите, поговорите с лесниками: травят ядами одних волков, а от смерти собрата обучаются отраву не брать — другие. Подумайте сами и посоветуйте «павловым» тоже подумать — но на этот раз уже головой.

Волк — уж слишком тонко чувствующее существо, чтобы встреча его со смертью происходила случайным образом.

На Валдае был такой случай: молодой волк, съевший отравленное мясо — теперь на Валдае сколько мясо отравленное ни выкладывают, ни один волк не берёт, даже пришедший сюда за сотни и сотни километров, — пришёл умирать под окно одного из лесников.

Смерды какие только объяснения не придумали этому удивительному выбору места смерти. Дескать, на свет лампочки пришёл — как будто «лампочка Ильича» только у одного этого лесника! Заведующий охотхозяйством Валдая уверенно врал мне, что волка привела дорога. Дескать, по дороге идти легче, шёл- шёл, вот и упёрся. Но не учёл заведующий, со шкурой волка над столом, что дотошный москвич — везучий,