Человеческое разсуждение объясняет возникновение монашества в IV веке, во-первых, прекращением гонений: жаждущие пострадать за Христа уже не находили места подвигу в благополучном, могучем, процветающем государстве и бежали в пустыню; во-вторых, обмирщением Церкви, куда хлынули толпы жителей Империи, переставших бояться преследований за христианство.

Но ведь и прежде случались подобные поступки и положения: праотец Авраам, покидая отчий дом, верою повиновался призванию[42]; к пророку Илии церковная служба прилагает терминологию, обычно употребляемую в отношении монахов: «во плоти Ангел и безплотен человек». Боговидец Моисей изведен в пустыню задолго до Антония Великого. Иоанна Крестителя монашествующие во многих поколениях считают своим предшественником и покровителем[43]. Во все времена, очевидно, происходило одно и то же: Божие призывание обращалось к тому, в ком не сомневалось встретить соответствующее расположение.

Множество преподобных покидали мир, Спаса Христа измлада возлюбивши. Святая Евпраксия проявила волю остаться в обители, будучи семи лет, Макарий Каневский поселился в Овручском монастыре девяти лет, Иов Почаевский принял постриг двенадцати лет; тот же возраст указывается в житиях святых: Ионы, будущего митрополита Московского, Макария Желтоводского и Макария Глушицкого; четырнадцати лет стали монахами святые Феодор Освященный и Андрей Критский; в шестнадцать лет покинул мир преподобный Герман Аляскинский.

Одному Господу ведомыми судьбами является желание монашества. «Из любви к Богу, говорите? – задумчиво рассуждал один батюшка[44], – ну, Бога-то и мы любим, все христиане… Нет, надо еще и это любить…» – и он показал сначала на клобук, а потом обвел рукою весь монастырь. Трогательный пример собственного опыта описан владыкой Иосифом (Черновым): «восьми лет увидел: в задней части церкви кто-то стоит, обошел – а-а! – это человек, на нем мантия была и клобук. Тут я в монастырь влюбился навсегда. Это была моя первая любовь восьми лет. Полюбил монашество я»[45].

Преподобномученик Корнилий мальчиком побывал с другом семьи Мисюрем Мунехиным в псковских Печорах; его пленили красота природы и тихая служба в пещерном храме. То же в точности – в роли Мисюря выступил товарищ по техникуму – повторилось с А.П., теперь архимандритом: только-только обратившись, он приехал в Печоры, и там сразу определился путь.

Случаи прекрасной решимости бывают и в наше время: А. убежала в монастырь на Украине пятнадцати лет (1994); почему, не говорит, «сама не знаю», улыбается загадочно. И., теперь иеромонах, окончив институт, сговорился с компанией на охоту; случайно набрел на женский скит, только что открывшийся невдалеке от города; зашел в храм, шла служба, читком, без священника; ощутил непонятную жалость и что-то еще, совсем для себя новое; тем же летом он продал ружье, отдал деньги скитницам и отбыл в монастырь.

Святые Арсений Великий, Иоанн Дамаскин и Симеон Новый Богослов происходили из знатных семейств, получили соответственное образование, достигли положения царедворцев; они оставили роскошные палаты, чтобы поселиться в пещерах и питаться хлебом с водой, в безлюдье, молчании, бедности. И наши преподобные, например Нил Сорский, Гавриил Пельшемский, Ферапонт Можайский, Корнилий Комельский, Михаил Клопский, Феодосий Тотемский, Кирилл Белоезерский, Иоанн Угличский, Галактион Вологодский ни во что вменили аристократическое происхождение, богатство и комфорт, отдав предпочтение лесным шалашам, землянкам и самодельным хижинам – в северных пределах России, а не в знойных песках Египта и Палестины.

Соображения осторожности, благоразумия, собственной слабости не довлели, не останавливали: «сколько было препятствий!… самое тело вопияло мне: куда ведешь меня? Я так слабо и болезненно… Но был голос, голос в сердце, думаю, голос совести или, может быть, Ангела хранителя, сказывавшего мне волю Божию: потому что голос был решителен и повелителен»[46].

Тянуть опасно, потому что, предостерегает святитель Феофан, Господь зовет, зовет, да и замолчит, и от этого не только желание в монастырь погаснет, но само желание душу спасать испарится, и будешь мирянкою до мозга костей[47]. К. в свое время тоже слышала зов, и собиралась, и часто ездила в обитель, но приняла чей-то практичный совет: поживи сперва, в монастырь всегда успеешь; тут же стряслась безумная любовь, а когда через год чад развеялся, К. осталась одна с растерзанной душой и ребенком; тяга к монастырю живет в ней, как зубная боль, она пыталась исправить судьбу, подбросив сына сестре, но остановил тихий вопрос духовника: «и что, надеешься так спастись?..».

А преподобный Симеон Новый Богослов повествует о счастливчике Георгии: в двадцать лет повезло ему встретить мудрого монаха, от которого он получил веру, правило и книжицу святого Марка Подвижника; юноше понравилось молиться, он делал много поклонов, проливал обильные слезы, приносил искренние воздыхания – и удостоился, к собственному изумлению, вышней радости, «божественного осияния»; но, не расценив великую милость Божию как залог и побуждение к удалению от мира, вскоре уступил случившимся искушениям и «впал в совершенное омрачение, словно никогда не слыхал слов Христовых». Падение длилось около девяти лет! свое избавление от «пагубы» он объяснял только молитвенным заступлением святого старца.

Сегодня, когда повсюду доминирует физиология, сложилось мнение, что семь раз отмерить мало: надо попутешествовать по монастырям, изучить условия, разузнать про климат, устав, трапезу, взвесить свои силы. При этом рекомендуют[48] обратить пристальное внимание на ряд вопросов, в частности:

– имеется ли духовник (предпочтительно монах), способный к полезному назиданию;

– имеются ли насельники, служащие примером благочестивой жизни;

– соответствуют ли взгляды игумена (игумении), духовника и братии учению святых отцов; затруднительно вообразить, каким путем приезжий паломник станет испытывать взгляды настоятеля;

– предоставляет ли монастырь время и возможность молиться и читать творения святых отцов;

– разумны ли порядки в монастыре: нет ли излишней строгости или, наоборот, излишней свободы для насельников;

– не обременяет ли монастырь насельников непосильным множеством хозяйственных и экономических хлопот;

– проявляют ли в монастыре должную заботу о здоровье насельников.

Ищущий обитель со списком подобных требований обретет покой разве в элитном санатории, правда, за большие деньги и без примеров благочестивой жизни; кроме тенденции спасаться с комфортом интересна мысль насчет настоятелей монастырей, «обязанных предоставить» полноценное питание, комфорт, беструдное житьё, а плюс к тому безупречную святоотеческую духовность. Еще преподобный Феодор Студит говорил на эту тему: сами ничего не принесли в обитель, а подай то и то…