Всякий человек – образ Божий; не ради ничтожества и червя Христос пошел на Голгофу; каждый ценен и любим, все избраны[701]. Незачем топорщиться, утверждаться, комплексовать; страх заурядности порождает и раскольниковский топор, и маяковскую желтую кофту, и дикарские татуировки рокеров, и серьги в носах продавщиц, и, в монастыре, у женщин истерические припадки, таблетки, разнообразные эскапады типа ни в лес не пойду, ни дома не останусь, а у мужчин самодельное юродствование, хвастовство, позерство и пьянство.

Напрасно прикрывают печалью по Бозе нытье и душевный мрак; они от гордого сердца и непомерных претензий. Почему бы не покориться участи сосуда в поношение[702]: вот мать И. до восьмидесяти лет, до самой смерти дрожащей рукой чистила туалеты, боясь дармоедства, и ликовала, как бы от лица всех физически никчемных старух: «хоть как-то работаем Господеви! какой с нас толк, разве только навозом ляжем в эту землю, глядишь, потом на ней и цветы вырастут!».

«Пустившись на дебют», равняешься на патерики, но на ходулях далеко не уйти: о. П., блестящий проповедник и богослов, выглядел неуязвимым в знании высоких истин, но не смог соответствовать им в ситуации морального испытания, пал, потерял лицо, не понес наказания и перешел к раскольникам; непогрешимость оказалась химерой, имиджем, старательно выдуваемым мыльным пузырем. Позорно казаться кем-то иным, бахвалясь и оправдываясь или, что то же, уничижая и грызя себя: есть опасность и Антонием Великим не стать, и себя потерять[703].

Таланты даются всем, однако не поровну и не произвольно, а каждому по его силе[704]: кровоточивой жене хватило веры прикоснуться[705], хананеянке достало упорства[706], начальник синагоги умел надеяться[707], а слепой громко кричать[708]. Мать О., имея строптивый нрав, заводится с полуоборота, вспыхивает и грубит, но она же рвется всем помогать, жалеет старух и потихоньку отдает им свои фрукты; а мать Ф. часто ропщет и унывает, но притом, терпя насмешки, кормит птиц, выхаживает больных кошек, жалеет даже самых неблаговидных паучков и букашек.

Мать В. ленива, любит покушать, охотно перемывает чужие кости, но со слезами раскаивается, считая себя ужасной грешницей; что ж, важен навык в любых обстоятельствах, по слову святого Иоанна Карпафского, «держать оружие святой схимы», т.е. решимости служить Богу и если получать раны, то спереди – значит, не отступил, не поддался, тогда считаешься в ряду стоящих, хотя бы и часто падал; а раны сзади – значит, беглец, трус, оставивший строй[709].

«Я, батюшка, хочу стать первым святым электриком», – заявляет юный послушник; «ну что ж, – серьезно отвечает настоятель, – хочешь, значит, будешь; могий вместити да вместит[710]»; святой Григорий Богослов объяснял: могий – желающий. В контексте Священного Писания желать молясь об осуществлении желания и означает проявлять волю, не сильную или слабую, а добрую, согласную с волей Божией, или злую, свою.

Апостолы смотрели в корень, когда просили умножить веру[711]; перефразируя Достоевского, если есть Бог – все позволено и каждый способен достигать чего пожелает: готовность карабкаться к Истине привлекает божественную помощь и рождает новое усердие и трепетное дерзновение в стремлении к горнему[712].

Нелепо для христианина смотреть победителем, уверенным в себе, слишком правым и амбициозным; зато признавая свою слабость мы получаем шанс подобраться к простодушию детей[713], коего нам заповедано достигать: дети свободны от напыщенности и самодовольства; они ничего не воображают о себе, не стесняются просить о помощи, потерпев неудачу не отчаиваются; они часто падают, но из-за малого роста не так больно ушибаются и продолжают идти, твердо уверенные в достижении цели.

Дети гениальны, потому что не подвержены давлению чужого мнения; это потом, взрослея, надевая на себя оковы общепринятых привычек и здравого смысла, они становятся как все. «Младенец ничего не в силах делать, не может на своих ногах бежать к матери, однакоже, ища матери, движется, кричит, плачет… и мать сжаливается над ним, берет, ласкает и кормит; то же делает и человеколюбивый Бог с душою, взыскующей Его»[714]. Он дарит Свою любовь, превосходящую всякое разумение[715], и Сам ведет к свету, Сам участвует в житейском нашем странствии, немощное врачуя и оскудевающее восполняя.