поминальные и масленичные блины, коливо в Великий Пост – даже пища приносит ощущение красоты и подлинности благословляемого Богом бытия; так материальное перетекает в духовное. «Боже мой! – шепчет паломница, глядя на умиротворенных монахинь, снующих посреди цветов и сосен, – на земле в раю живут и после смерти в рай попадут!».
Но, конечно, не всё и не всегда гладко и красиво. Летописи и хроники фиксируют всё яркое, достойное памяти: закладку фундамента, окончание ремонта, постриги, встречи архиерея, кончины насельников, а мелочами, как правило, пренебрегают, хотя из них и складывается
Но вот архимандрит Киприан (Керн), человек ученый, книжник, но несомненный монах по мироощущению, говорил об
В монашеской семье непременно придется телесно и житейски соприкасаться с теми, кого Бог пошлет, в том-то и премудрость, потому что нельзя спастись в благоустроенном одиночестве. Первые христиане зажглись мгновенно, а нам всё надо наживать, обучаясь, в длительном душевном подвиге. Жалеть издалека – пожалуйста, хоть все человечество; очень просто благоволить и сострадать тем, кто не касается моей свободы; еще проще дружить по сродству взглядов и увлечений; уже идут разговоры, чтобы и церковные приходы устраивать по интересам, вроде клубов, как на Западе: здесь собирается, к примеру, молодежь, там творческая интеллигенция, отдельно технари, за углом крупные предприниматели, а в храме близ рынка мелкие…
Но для христианина ценно не обоюдное наслаждение взаимопониманием, а духовный рост, внутренняя работа, ограничение самости; К. Леонтьев, который жил среди монахов и сам принял монашество, видел несовершенство и греховность монашеского большинства, но понимал, что и среднего уровня в монашестве не легко достичь, а очень трудно; со стороны заметно дурное и слабое, Бог же видит все тайные усилия ради исполнения заповеди, все болезненные внутренние жертвы и самых слабых подвижников, и самых грубых людей[88], и Он силен, порой неожиданно, соединить несоединимое.
Иногда отчетливо понимаешь: если б не Божие благоволение; критическая масса наших самолюбий, нетерпений, нервов и обид мгновенно разнесла бы любой монастырь вдребезги: первое сопрано опоздала, регент в раздражении одергивает всех подряд, альты мстят яростным молчанием, цепная реакция ползет дальше, трапезница швыряет тарелку под ноги келаря, келарь срывается на крик, кухарка убегает плакать, у вышивальщиц дрожат руки, художницы не в силах сесть за работу, до хаоса рукой подать… никто уже не помнит с чего началось, смятение охватывает всех. И вдруг внезапно шторм прекращается, все падают на колени, предупреждая намерение игумении наказать виновных: «опять рот мне затыкаете вашим
Как заметил классик, счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастные несчастливы по-своему; единство иногда подвергается, по нашим грехам, искажению, порче: скажем, когда
Но и при болезни, недуге, ущербе организм монастырский все-таки остается, благодарение Богу, живым, сохраняя надежду на выздоровление. Совместное пребывание в любви, единомыслии и экономическом единстве (по-гречески киновия) остается самым благоприятным условием для воспитания человеческого и церковного сознания. «Ну что вы можете мне предложить, – несколько свысока ответила мать В. сманивающим ее из монастыря щедрыми посулами родственникам, – я у Христа за пазухой живу!».
Преподобный Сергий посвятил свой монастырь Пресвятой Троице: в Троице видел он то, что его ученик сумел воплотить в знаменитой иконе: вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопоставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве[93].
Особенности монастырской политэкономии
А мы живем как при Екатерине:
Молебны служим, урожая ждем.
Приехал корреспондент; настоятель как обычно поручил беседу эконому о. Серафиму: тот, в прошлом журналист, привык уже оказывать содействие бывшим коллегам, умело формулируя не только ответы, но частенько и вопросы, т.к. спрашивают всегда одно и то же. Но когда выяснилось, что юноша от журнала «Предприниматель», о. Серафим прямо загорелся:
– Отличный материал может получиться! Вот спроси меня: на что мы существуем, откуда средства…
– Ну еще бы, пашете день и ночь…,
И паренек глядел недоверчиво, от бесед уклонялся, носился по окрестностям, фотографировал коров, кур, пейзажи и дачников; в свет вышел еще один очерк в жанре ах, ах, высокий класс: благодарный автор хвалил всё, особенно кухню и ставропольский кагор, которым в качестве гостя пользовался ежедневно.
Между тем о. Серафим, как и всякий эконом, мог поведать немало интересного: как он дотла сгорал от унижения, когда приходилось с протянутой рукой обходить богатеньких; как усердно, но безуспешно боролся с неприязнью, просиживая часы в приемных новых хозяев; как, отсчитывая последние рубли перед архиерейским приемом, отчаянно одолевал откуда ни возьмись всплывшую жадность; как вдоволь нахлебался укоризн от начальства и поношений от братии; как бессчетно собирался бежать от горькой своей участи… Но по прошествии лет он все приключения сводил к главному, что и усиливался за кагором втемяшить корреспонденту:
– Пойми! приди я сюда неверующим – уверовал бы!
Но тот ничего подобного не написал. Может, не дорос понимать эти вещи, может, считал, не доросли читатели, а может, о.Серафим не сумел доходчиво объяснить закона, сформулированного Самим Богом еще в первые времена монашества. Тогда великий наш основоположник Пахомий сильно загрустил, ошеломленный божественным извещением о грядущем духовном и нравственном упадке основанных им обителей; неутешно плача и вопия к Небесам, упомянул он и о своих немалых заслугах и трудах, оказавшихся, в свете откровения, тщетными. «Не хвались, слабый человек, но проси прощения, – ответил Господь, – всё держится Моим милосердием»
