четкие планы некоторых катакомб. Подземелье под Неаполем насчитывает несметное количество ходов, но их я не знаю, а вот парижские мне посещать приходилось, те очень протяженные. В прошлом веке сотни пьемонтских солдат, преследуемых французскими солдатами в местечке Ровазенда, были вынуждены прятаться в пещерах у реки. Рассказывают, будто бы никто так никогда и не вышел наружу – ни преследователи, ни их жертвы.

– Мэтр Пеллегрино никогда не рассказывал мне об этом подземном ходе.

– Надо думать. О таких вещах без особой нужды не говорят. Да и потом, он может и не знать о нем, ведь он недавно стал управляющим.

– Но как же в таком случае похититель обнаружил ход?

– Очень может быть, твой добрый хозяин не устоял перед предложенным ему вознаграждением. Или перед партией мускатного вина, – рассмеялся аббат.

По мере нашего продвижения меня мало-помалу охватывало неприятное ощущение в груди и голове – не то удушья, не то гнета. Путь, на который мы ступили, вел неизвестно куда и таил в себе опасности. Кромешная тьма, которую лишь слегка разгонял свет масляной лампы, поднятой аббатом на уровень лба, была пугающей и зловещей. По причине извилистости хода мы не могли видеть, что впереди, и всякую минуту были готовы столкнуться с чем-то неожиданным и неприятным. А что, если заметив издали свет нашей лампы, злодей поджидал нас за первым же выступом? Я с дрожью вспомнил те западни в подземельях, о которых услышал от аббата. И ведь никто никогда не отыщет наши тела, постояльцы подумают, что мы с аббатом удрали ночью через окно, да еще и сбиров в том убедят.

И посейчас мне трудно сказать, сколько длилась та наша ночная прогулка. Однако в какой-то момент мы заметили, что тропа, все время шедшая вниз, стала медленно подниматься.

– Ну вот, возможно, теперь мы куда-нибудь и выйдем, – проговорил Мелани.

У меня разболелись ноги, да и промозглая сырость стала уж очень досаждать. Мы уже давно перестали обсуждать что-либо, желая одного – поскорее узнать, куда же ведет этот подземный ход. Меня мороз продрал по коже, когда аббат, вскрикнув, покачнулся и чуть не грохнулся наземь: ведь если что-нибудь случится с нашей лампой – единственным источником света в этом жутком месте, наше пребывание в нем превратится в кошмарный сон. Я бросился к нему. Раздосадованный тем, что чуть было не совершил непоправимой оплошности, Мелани с облегчением вздохнул и осветил встретившееся на его пути препятствие: каменные ступени, столь же крутые, сколь и узкие. Мы чуть не ползком вскарабкались по ним, страшась опрокинуться назад. Во время этого, если можно так выразиться, восхождения из-за множества поворотов, которые делала лестница, Атто пришлось сложиться в три погибели. Мне было куда как легче. Оглянувшись, Атто бросил: «Как я тебе завидую, мой мальчик», не подумав о том, что мне это могло быть неприятно.

Мы знатно перемазались в грязи, по нашим лицам текли омерзительные струйки пота. И вдруг аббат как завопит. Какое-то бесформенное и юркое существо вспрыгнуло мне на спину, неловко скатилось по моей правой ноге и кануло во мрак. В ужасе стал я отбиваться, защищая голову руками, готовый молить о пощаде и вступить в бой.

Поняв, что опасность, если таковая вообще существовала, миновала, Атто сказал:

– Странно, что мы до сих пор с ними не повстречались. Вот уж поистине мы вдали от исхоженных троп.

Побеспокоенная нашим появлением огромная водяная крыса предпочла скорее перелезть через нас, чем отклониться со своего пути. В своем безумном порыве вперед она уцепилась за руку, которой аббат опирался на стену, и всем своим весом прыгнула мне на спину, преисполнив меня ужасом. Мы остановились перевести дух. Постояв молча, двинулись дальше. Вскоре ступени стали чередоваться с площадками, выложенными обломками кирпичей, которые становились все шире. К счастью, в лампе было достаточно масла: к тому же идя вразрез с настойчивыми пожеланиями камерлингов[54] , я заправлял лампы только лучшим маслом.

Тропа кончилась, теперь мы поднимались по пологому склону, не затрачивая уже прежних усилий и не испытывая страха. Как вдруг вышли к мощеной площадке правильной четырехугольной формы, отличавшейся от тех, что попадались нам раньше, и походившей то ли на амбар, то ли на складское помещение какого-нибудь дворца.

– Ну вот мы и снова среди людей! – воскликнул аббат.

Еще одна крутая лестница, но уже с веревочными перилами, укрепленными в стене железными кольцами, вела наверх. Мы поднялись по ней.

– Тьфу ты пропасть! – вырвалось у аббата.

Я тотчас понял, что он имел в виду. Как и следовало ожидать, лестница оканчивалась дверью. Очень крепкой и закрытой.

Нам ничего не оставалось, как передохнуть и пораскинуть мозгами, несмотря на неприветливость места. Деревянная дверь была закрыта на заржавленный засов. Судя по доносящемуся из-за нее шуму ветра, она вела в город.

– Ну что ж, теперь твоя очередь объяснять, – проговорил, усаживаясь на ступени, аббат.

– Дверь закрыта изнутри. Стало быть, похититель не покидал подземелье, – пытался я рассуждать. – Но поскольку мы не встретились с ним по дороге, а никаких иных поперечных дорог нам не встретилось, можно сделать вывод, что он отправился другим путем.

– Недурно. Так куда же он делся?

– Не исключено, что он и не спускался в колодец, – выдвинул я предположение, в которое и сам не верил.

– Гм! – буркнул Атто. – В таком случае, где бы он мог быть?

С этими словами он сбежал по ступням и обошел замощенную площадку. В одном углу гнила старая барка, что подтверждало мою догадку: мы неподалеку от берега Тибра. Не без труда справившись с засовом, я открыл дверь. Слабый лунный свет освещал тропинку. Ниже текла река. Подо мной был обрыв. Я инстинктивно отпрянул. Свежий влажный воздух проник в подземелье, стало легче дышать. Еще одна тропа отклонялась вправо, теряясь в прибрежной илистой почве.

– Если мы выйдем, нас наверняка схватят, – поспешил предупредить меня аббат.