У себя в комнате я обнаружил, что без меня тут побывал Кристофано, оставивший для меня стаканчик прохладного вина, ломоть хлеба и кусок сыру. Объятый любовным томлением, я принялся потягивать вино, словно то был чистейший нектар Эроса, а хлеб с сыром показались мне нежнейшей манной, просыпанной на меня Афродитой.

Наконец туман, которым затянуло мой мозг во время встречи с Клоридией, рассеялся, и я задумался о беседе с Девизе: так и не удалось вытянуть из него ничегошеньки о смерти Фуке. Аббат был прав: ни Девизе, ни Дульчибени по доброй воле не заговорят об этой странной истории. Хорошо еще, в уме музыканта не зародилось подозрение. Напротив, даже задавая ему дурацкие вопросы, замарав таблатуру, я выглядел в его глазах как самый последний неуч и тупица.

Я отправился взглянуть, как обстоят дела у моего хозяина, и обнаружил, что ему лучше. Кристофано только что покормил его. Пеллегрино уже вновь овладел навыками речи и как будто понимал, что ему говорят. Слов нет, здоровье его оставляло желать лучшего и большую часть дня он спал, но тем не менее Кристофано счел, что он пошел на поправку.

Побыв с ними, я вернулся к себе и сполна предался Морфею, а когда наконец вырвался из его цепких объятий, был уже обеденный час. Я засучил рукава: разрезал несколько лимонов на четвертинки и посыпал их сахарной пудрой – это чтобы подготовить желудки постояльцев к принятию пищи, далее соорудил крем по-милански: смешал желтки яиц с мускатом, ядрышками сосновых шишек, сахаром, корицей по вкусу (так было указано в рецепте, но я решил не злоупотреблять ею) и чуточкой сливочного масла, все это как следует взбил в ступке, потомил на огне и влил в небольшое количество воды до загустения. А еще позволил себе добавить в крем груши сорта бергамот.

Закончив раздачу, я вернулся в кухню и сварил полчашки горячего напитка на основе жареного кофе. Затем на цыпочках, чтобы Кристофано меня не услышал, поднялся в башенку.

– Вот спасибо! Клоридия сияла.

– Я приготовил его для вас одной, – покраснев, выдавил я из себя.

– Обожаю кофе! – воскликнула она, закрыв глаза и томно вдыхая аромат, распространявшийся по комнате.

– А что в Голландии, откуда вы прибыли, много ли пьют кофе?

– Нет. Мне так нравится, как ты его сварил: густой, насыщенный. Так готовила моя мама.

– Я рад. Правильно ли я понял, что вам не пришлось eе знать?

– Почти, – неохотно отозвалась она. – Я не помню ее лица но вот запах кофе, который она, как говорят, готовила великолепно, остался в памяти навсегда.

– Она была итальянкой, как и ваш отец?

– Нет. Ты что, явился мучить меня вопросами? Клоридия насупилась. Я все испортил! Однако вскоре она стала искать моего взгляда и лучезарно мне улыбаться. А также предложила сесть, указав на низенькую скамеечку.

Выдвинув ящик комода, она достала две чашки и сухое анисовое печенье, налила кофе и мне и, присев на постель передо мной, стала с наслаждением потягивать любимый напиток.

Не осмеливаясь задавать вопросы, я не знал, чем заполнить образовавшуюся паузу. Клоридия макала печенье в кофе и с жадностью, но грациозно откусывала от него. Эта картина меня умилила, мои глаза наполнились слезами, мысленно я уже зарылся лицом в ее волосы, касался губами ее лба.

Клоридия взглянула на меня:

– Мы с тобой разговариваем уже несколько дней, а я так-таки ничего о тебе не знаю.

– Право, это неинтересно, сударыня Клоридия.

– Не может быть. Откуда ты? Сколько тебе лет? Как ты здесь оказался?

Я вкратце описал ей свое прошлое: сиротство, уроки старушки монахини и доброжелательность г-на Пеллегрино.

– Стало быть, ты получил какое-то образование. По твоим вопросам я догадалась об этом. Повезло тебе. Я потеряла отца в возрасте двенадцати лет и вынуждена была довольствоваться тем немногим, что он успел преподать мне, – проговорила она, продолжая улыбаться.

– А вы неплохо говорите. Итальянскому вас обучал отец?

– Не только он. Мы жили в Риме, когда я осталась одна. Итальянские купцы отвезли меня в Голландию.

– Должно быть, вы очень горевали.

– Оттого-то я тут. В Амстердаме я годами проливала слезы, вспоминая, как была счастлива здесь. Я читала и училась сама, используя то немногое время, которое мне оставляли…

Ей не было надобности заканчивать фразу. И без того было ясно, какие испытания выпали на долю несчастной сироты, что в конечном счете и привело ее на чудовищный путь торговли своим телом.

– Однако таким образом мне удалось освободиться, – продолжала она, словно читая мои мыли, – и последовать за предсказанным мне моими числами…

– Вашими числами?

– Ах ну да, ты ведь не знаком с нумерологией, – подчеркнуто вежливо молвила она, отчего мне вдруг стало не по себе. – Тебе следует знать, что дата нашего рождения, как и даты прочих вех нашей жизни заключают в себе все сведения о нас. Греческий философ Пифагор утверждал, что числа могут объяснить все.

– И что же, дата вашего рождения привела вас сюда, в Рим? – недоверчиво спросил я.

– Не только дата рождения. Мы с Римом – одно целое, единое и неделимое. Наши судьбы переплетены.