естественно, тоже. Единственным млекопитающим, обнаруженным на этих землях, был варрах (the warrah), как называл его Дарвин. Вот что он писал об этом представителе местного животного мира, напоминавшем по виду и повадкам лисицу: «Нет в мире ни одного столь неприютного, заброшенного, удаленного от континента куска земли, где бы водилось такое крупное четвероногое, обладающее столь ярко выраженными индивидуальными особенностями. Боюсь, однако, что когда острова наконец заселят, это животное будет уничтожено человеком и исчезнет с лица земли, как, к примеру, исчезла с лица земли птица дронт»[100].

К сожалению, это любопытное животное, как и предсказывал Дарвин, и впрямь было уничтожено человеком и исчезло с Фолклендских островов примерно в 1870 г. Кстати, Дарвин отмечал, что варраха чрезвычайно легко приручить. Британский биолог Джульет Клаттон-Брок, изучавшая особенности физического строения этого животного по чучелам, имеющимся в Лондонском музее естественной истории, пришла к выводу, что оно, подобно австралийской собаке динго, в свое время было одомашнено. По ее мнению, «варрах» представлял собой помесь южноамериканской лисы с одичавшей собакой, доставленной морем на Фолклендские острова задолго до того, как туда впервые ступила нога европейца. По-моему, это объясняется просто: обитавшая на Фолклендских островах лиса завела потомство от одной из собак, которых китайцы возили с собой на кораблях в качестве животных, предназначавшихся в пищу. Я написал запрос в Лондонский музей естественной истории, пытаясь выяснить, существует ли возможность сравнить ДНК вымершего ныне варраха с ДНК той особой породы собак, которых китайцы употребляют в пищу, но ответа, к сожалению, так и не получил.

По сравнению с пустынными, со скудной растительностью Фолклендскими островами, Патагония, лежавшая на 300 морских миль западнее, представляла собой настоящую природную кладовую, что, к своему величайшему удовлетворению, и отметили последующие исследователи. Моря у берега кишели рыбой, а на отмелях можно было найти множество крупных съедобных моллюсков. Гуанако, андский олень и зайцы встречались здесь в изобилии и без боязни подпускали к себе людей вплотную. Охоте могли помешать только горные львы, чье грозное рычание будило по утрам высадившихся на берег моряков, в обязанности которых входило добывать провиант. При желании здесь можно было также найти дикие ягоды и яблоки, изобиловавшие витамином С.

Воспользовавшись периодом затишья, который в этих водах устанавливается с наступлением короткого антарктического лета, адмирал Хон Бао снялся с якоря у Фолклендских островов и отплыл к берегам Патагонии, чтобы пополнить свои скудеющие запасы продовольствия. Продолжая оставаться па широте Канопуса (52°40?), он нашел для своего флота отличную, как ему представлялось, гавань в виде большого залива к югу от мыса Дев (Cape Virgines). Хотя адмирал этого и не знал, залив являлся входом в пролив, который выводил в Тихий океан. Стоило только кораблям Хон Бао войти в этот залив, как мощное течение подхватило их и повлекло в юго-западном направлении со скоростью не менее шести узлов в час и с такой легкостью, как если бы суда были вырезаны из пробки.

На утро следующего дня выяснилось, что китайские корабли находятся уже посреди пролива; прошло не так уж много времени, как они оказались неподалеку от крайней южной точки южноамериканского континента — полуострова Брансуик (Brunswick Peninsula), который хорошо виден на карте Пири Рейса. Теперь флот находился к югу от Канопуса, и Хон Бао решил идти на север, чтобы вновь оказаться на его широте и продолжить исследование и нанесение на карту неизвестных островов и земель на востоке. Между тем пролив, по которому течением влекло флот, становился все уже и уже, постепенно превращаясь в так называемый канал Герономино (Canal Geronomino), который имел в ширину не более мили и узость которого, без сомнения, затрудняла маневрирование большим и тяжелым китайским кораблям. Достаточно сказать, что «плавучим сокровищницам» только для поворота требовалось описать радиус чуть меньше мили. В результате всех этих напастей и неожиданностей флот был вынужден изменить курс. Интересно, что картографы изобразили канал Герономино в виде реки — так, должно быть, его небольшая ширина повлияла на восприятие мореплавателей.

От полуострова Брансуик флот двинулся по каналу Магдалена (Canal Magdalena), воды которого текли в юго-западном направлении и смешивались с водами Тихого океана неподалеку от островка Агирре (Isla Aguirre). Это был крохотный необитаемый остров, один из сотен, находившихся неподалеку от побережья. При всем том, в отличие от большинства своих ничем не примечательных собратьев, он получил название, которое сохранилось и по сию пору. Так вот, выйдя в воды Тихого океана неподалеку от этого островка, китайцы таким образом открыли и нанесли на карту то, что ныне именуется Магеллановым проливом, хотя, надо признать, это получилось у них по чистой случайности. Пресловутый залив, который адмирал Хон Бао облюбовал для стоянки и который являлся входом в Магелланов пролив, лежал на той же самой географической широте, что и Канопус — путеводная звезда китайцев в Южном полушарии. Такого рода случайность, впрочем, нисколько не умаляет их заслуг. Стоит только представить себе, как их большие, тяжелые корабли шли по узкому извилистому проливу среди мрачных скалистых берегов, постоянно подвергаясь воздействию морских течений и сильных ветров с дождем и снегом, как сразу станет ясно, что лучших мореходов в то время земля еще не знала. Уверен, Магеллан так никогда и не узнал бы об этом проливе, если б китайцы не нанесли его на карту Надо прямо сказать, что европейцы в большом долгу перед китайцами, которые первыми обнаружили проход, соединяющий Атлантический и Тихий океаны, и открыли европейцам пути к Островам пряностей.

Земли, окружавшие воды пролива, были столь суровы и неприютны, что впоследствии европейские путешественники наградили их не слишком лестным прозванием — «край, где кончается земля». На самом деле, земля там, конечно, не кончалась, а некоторые земли, такие, к примеру, как Огненная Земля, несмотря на холода, дурную погоду, постоянные штормы и снегопады, местами представляли собой величественное и даже великолепное зрелище. Как хороши были похожие на хрустальные дворцы ледники, замерзшие струи которых чуть ли не вертикально спускались с горных отрогов к стылой поверхности океана. А разве не прекрасны покрытые искрящимся снегом горные вершины, которые, когда расходился туман, открывались в бледно-голубом небе одна за другой и сверкали так, что глазам становилось больно? Впрочем, моряки тогда мало обращали внимания на красоты природы. Они заботились об одном: как бы пройти через эти изобиловавшие скалистыми островками и сильными течениями воды и выжить, не разбить судно, довезти до нужного порта доверенный им драгоценный груз. По этой причине охотников селиться на этих землях вплоть до XIX в. находилось мало, и яганов (Yaghan) — местных аборигенов — никто не тревожил. Они жили, как им хотелось, — ходили голыми, грелись у костров, спали в пещерах. Именно костры, которые во множестве разжигали ягани в непогоду, и побудили Магеллана назвать этот остров Огненной Землей. Дарвин по поводу ягхан высказался так: «Это наиболее примитивные и жалкие существа из всех, кого мне доводилось видеть. Разница между ними и европейцами куда больше, чем разница между дикими и домашними животными»[101].

Осознание того, что китайцы первыми прошли сквозь эти бурные, суровые воды и обнаружили пролив, двигаясь по которому можно было попасть из Атлантического в Тихий океан, сильно меня потрясло. Интересно, не переставал я задаваться вопросом, представлял ли сам Хон Бао важность того, что он совершил? Я направился в Британскую библиотеку и спросил, есть ли у них в свободном доступе дневники Фердинанда Магеллана и его секретаря Антонио Пигафетты, который ходил по морям вместе с его флотом. «Быть может, — думал я, — читая подлинные документы о странствиях Магеллана, я найду, пусть косвенные, подтверждения тем великим открытиям, которые были сделаны за сто лет до того, как Магеллан поднял паруса?»

Магеллан отказался от португальского гражданства и 20 сентября 1519 г. отправился в свое великое кругосветное плавание под стягом Испании. В его распоряжении был флот из Пяти кораблей с общим экипажем в 265 человек. Из всего флота к концу путешествия уцелел только один корабль, На борту которого оставалось только 18 членов команды. Сам Магеллан был смертельно ранен в схватке на Филиппинах 27 апреля 1521 г., когда решил принять участие в племенной войне на стороне одного из местных вождей.

По поводу одного из наиболее критических моментов путешествия Пигафетта написал следующее: