распорядился построить в Барселоне гигантскую крепость, в которой была расквартирована оккупационная армия, готовая подавить любое сопротивление. Ее сразу же окрестили Сьюдадела – Цитадель. В крепости также размещалась резиденция губернатора, оказавшегося в полной изоляции от населения города. В этом и во всем другом прослеживалось жесточайшее влияние колониальной системы. На земляном валу крепости, надо рвом, вешали приговоренных к смерти мятежников; трупы казненных патриотов не убирали – их отдавали на растерзание грифам. Под сенью неприступных бастионов порабощенным барселонцам только и оставалось, что покорно влачить жалкое существование, оплакивая гневными слезами свою печальную судьбу. Правда, пару раз с их стороны предпринимались попытки взять крепость штурмом, но эти атаки были без труда отбиты, и осаждающим пришлось отступить с усеянного трупами поля боя. Победители не преминули поиздеваться над побежденными: они высовывались из бойниц и мочились на убитых и раненых. За это сомнительное удовольствие солдаты с лихвой заплатили полным затворничеством, поскольку не могли выйти в город, чтобы пообщаться с гражданским населением, которое их люто ненавидело. Всякого рода развлечения, в том числе и женщины, были для них заказаны. Сделавшись заложниками собственной жестокости, солдаты предавались содомскому греху и почти не занимались личной гигиеной; крепость превратилась в рассадник болезней. Когда наконец наступил мир и пришло время для спокойного анализа ситуации, обе стороны настоятельно просили монархов, пришедших на смену Филиппу V, уничтожить эту крепость, символ враждебности и бесчестия. Лишь фанатики отстаивали необходимость ее сохранения. Короли на все запросы отвечали, что, дескать, подумают, но оставляли все как есть, откладывая решение вопроса на неопределенное время; так, по обыкновению, поступают те, кто воплощает в себе абсолютную власть. В середине XIX века крепость уже не имела прежней значимости – достижения в области военного дела превратили ее в устаревшее, никому не нужное сооружение. Она потеряла само право на существование. В 1848 году во время народного восстания генерал Эспартеро [15] посчитал более рациональным бомбардировать Барселону с возвышающегося над городом холма Монжуик. Стены и бастионы пали, крепость наконец-то была полностью разрушена. Землю и уцелевшие постройки передали в дар городу, чтобы хоть отчасти смягчить накопившуюся за полтора столетия боль. Некоторые здания были снесены в силу их ветхости, другие существуют и поныне. На месте бывшей крепости власти решили разбить городской парк, куда имели бы доступ все слои населения. И было отрадно видеть, как на земляном валу, где было совершено столько варварских преступлений, теперь подрастали деревья и распускались цветы. В парке, названном «парк Сьюдаделы» и сохранившем до настоящего времени это имя, вырыли озеро и соорудили грандиозный фонтан, нареченный «Каскад». В 1887 году, когда Онофре Боувила впервые ступил на эту землю, там возводились павильоны Всемирной выставки. Это случилось в начале или середине мая. Строительство уже значительно продвинулось вперед. Число занятых на нем рабочих достигло максимума, то есть четырех тысяч пятисот человек – запредельное для того времени количество, не имевшее прецедентов в истории. К этому надо добавить великое множество мулов и ослов, да еще ломовые дроги, подъемные краны, паровые машины и другие механизмы. От пыли было не продохнуть, стоял оглушительный грохот, и царила полная неразбериха.

Дон Франсиско де Паула Риус-и-Таулет занимал пост алькальда Барселоны уже во второй раз. Это был угрюмый человек лет под пятьдесят с уже наметившейся лысиной и длинными бакенбардами, падавшими на лацканы сюртука. Журналисты писали, что он обладает осанкой и манерами патриция. В знойные летние дни 1886 года алькальд, трепетно относившийся к престижу города и своей службе, стоял перед сложным выбором. Несколько месяцев назад ему нанес визит некий кабальеро по имени Эухенио Серрано де Касанова.

– Имею сообщить вашему превосходительству нечто крайне важное, – заявил он.

Дон Эухенио Серрано де Касанова был уроженцем Галисии, но жил в Каталонии, где владел поместьями и куда его еще юношей забросила пламенная приверженность делу, за которое сражались карлисты. С годами он подрастерял свою горячность, но не энергию. Предприимчивый, легкий на подъем, он во время своих путешествий имел случай посетить Всемирные выставки в Антверпене, Париже и Вене; они настолько поразили его воображение, что по возвращении он сей же час явился в муниципалитет за разрешением устроить в Барселоне нечто подобное. Дон Эухенио Серрано де Ка-санова был не из тех, кто дает засохнуть на корню своим начинаниям, – он стал развивать перед властями грандиозные планы. Муниципалитет не устоял перед его энергичным натиском и выделил под строительство Всемирной выставки парк, разбитый на месте Сьюдаделы. «Если уж ему приспичило влезть в это дело, пожалуйста, пусть влезает» – так думали соответствующие компетентные лица: позиция небрежительная, если не сказать опасная. Строго говоря, никто не имел четкого представления, каким образом должна быть организована Всемирная выставка. Подобные мероприятия были абсолютно новым явлением, о котором знали лишь понаслышке, через прессу. Хотя идея Всемирной выставки, так сказать, ее квинтэссенция, родилась и вызрела во Франции, первая из них была проведена в Лондоне в 1851 году. Парижу удалось провести свою только в 1855-м, при том, что организация оставляла желать много лучшего: выставка распахнула свои двери перед посетителями с пятнадцатидневным опозданием и многие экспонаты в день открытия все еще не были смонтированы. В числе блестящих посетителей Парижской выставки значилась королева Виктория собственной персоной, появившаяся в самый ее разгар. Изобразив на лице недовольную мину, хотя в душе была явно удовлетворена той степенью некомпетентности, которую продемонстрировали французы, она осматривала экспонаты и время от времени бросала в толпу презрительное Pas mal, pas mal.[16] За ней неотступно следовал сипай двухметрового роста – без учета высоты тюрбана; он благоговейно нес на вытянутых руках шелковую подушечку пунцового цвета с покоившимся на ней Кохинором, самым большим на то время диамантом в мире. Должно быть, этим жестом королева Виктория хотела сказать: «Один диамант стоит дороже всего того, что здесь выставлено, да и тот принадлежит мне». Королева заблуждалась: важность события оценивалась не по стоимости экспонатов, а по значимости идей и состязательности между ними на благо прогресса. Далее Всемирные выставки были проведены в Антверпене, Вене, Филадельфии и Ливерпуле. Лондон организовал вторую выставку в шестьдесят втором, Париж – в шестьдесят седьмом, как раз в тот год, когда Серрано де Касанова впервые объявил о своих намерениях. Энтузиазма у него было в избытке, чего нельзя сказать о капиталах. К тому же Барселона испытывала глубокий финансовый кризис, а потому многократные призывы дерзкого устроителя остались гласом вопиющего в пустыне. Первоначальный капитал быстро иссяк, и проект оказался на грани закрытия. Тогда Серрано де Касанова добился встречи с алькальдом Риусом-и-Таулетом. Тихим мягким голосом, будто речь шла о большом секрете, он сказал:

– Должен поставить в известность ваше превосходительство о принятом мною чрезвычайном решении: я капитулирую и, смею заметить, делаю это не без сожаления. Меж тем работы по реконструкции парка идут полным ходом, и дело получило широкую огласку.

– Громы и молнии! – разразился криком Риус-и-Таулет.

Он сердито позвонил в отделанный золотом хрустальный колокольчик, который стоял на письменном столе его кабинета, и первому, кто предстал перед ним – это был его ординарец, – приказал, старательно избегая встречаться с ним взглядом, срочно созвать Совет старейшин Барселоны в составе: епископа, губернатора, капитан-генерала,[17] председателя палаты депутатов, ректора университета, президента литературно-научного общества «Атеней» и других выдающихся особ. Ординарцу стало дурно прямо в кабинете, и алькальд, дабы привести его в чувство, стал собственноручно обмахивать подчиненного своим носовым платком. Когда же отцы города были собраны, дело ограничилось пустой болтовней. Все выразили готовность обменяться мнениями, однако никто не хотел брать ни на себя, ни на представляемую им организацию никаких конкретных обязательств, и менее всего – обеспечивать финансовую поддержку такому безнадежному делу, каким было предприятие, возглавляемое Серрано де Касановой. В конце концов, Риус-и-Таулет не выдержал, стукнул кожаной папкой по столу и положил конец словоблудию.