объяснил Надежде, что это приказ высшего руководства – не назначать женщин начальниками оперативных служб. Она и без него все знала, и все же было очень обидно, очень! Надежда действительно никогда не давала поводов, чтобы ее обвинили в слабости, неисполнительности и в неумении управлять своевольной ордой молодых крепких мужиков. Рука у нее была железной, и вожжи она никогда не выпускала, правда, ругалась матом редко. И если вдруг взрывалась, то сослуживцы знали: дела обстоят, хоть святых выноси...
А в жизни случалось всякое! Однажды Надежда целый месяц спала с пистолетом под подушкой, потому что главарь одной из банд, по информации доверенного лица, заявил в близком кругу, что не успокоится, пока не поквитается с этой ментовской сукой. Начальник криминальной милиции полковник Богучаров велел ей не подходить к двери, если кто вздумает звонить в нее ночью.
Тогда все обошлось, но трижды она была ранена при захвате особо опасных преступников, один раз – очень серьезно, после чего три месяца отлежала в госпитале. И едва подлечившись, возвращалась в угрозыск. Тогда ей казалось, что сослуживцы и начальство ни дня не способны прожить без нее,
Но бывали и радостные моменты, связанные обычно с успехами дочери, задержанием очередного преступника, ростом процента раскрываемости преступлений... Правда, она не слишком любила праздники. И не только потому, что в эти дни резко возрастала преступность. Тогда ее без лишних церемоний поднимали в ночь-полночь c постели или отрывали от духовки, в которой жарилась курица или готовился любимый дочкин торт «Прага».
Праздники она всегда проводила одна по той причине, что одиноких подруг не имела, а в кругу чужой семьи чувствовала себя неуютно. Особенно если на вечеринку собиралось несколько семейных пар. В конце концов начинались тихие недовольства, ревности и семейные разборки. Подвыпив, мужики принимались наперебой приглашать ее танцевать, что тут же пресекалось их сверхбдительными супругами. Поэтому Надежда раз и навсегда прекратила визиты в семьи женатых друзей.
Правда, традицию «выставляться» по поводу присвоения очередного звания или получения награды не пресекала и от участия в подобных мероприятиях не отказывалась. Пару-тройку раз пригубив спиртное, она оставляла парней догуливать под их честное слово, что никаких дебошей, завтрашних прогулов и разборок с местными торговцами дешевой водкой они себе не позволят.
Но именно с этой традицией был связан тот самый «подводный камень», о который она так неосмотрительно споткнулась, поставив крест на своей карьере...
Начальник областного управления уголовного розыска, ее ученик Вадим Рубич получил звездочку полковника, и это знаменательное событие обмывали в популярном ресторане «Кутаиси». Она пообещала заехать на полчаса поздравить и вернуться в Путиловск. Ее ждали неотложные дела: ночью готовился захват банды налетчиков на элитные квартиры. Но так получилось, что впервые захват прошел без нее.
На торжествах присутствовал сам генерал, начальник управления. Выпив несколько рюмок коньяка, он вдруг проникся к Надежде теплыми чувствами, хотя поначалу посматривал на нее настороженно, если не подозрительно. И, может, второй или третий раз в жизни Надежда показала, на что способна. Она еще со времен юности великолепно танцевала, особенно вальс и танго, потому что занималась в студии бального танца ткацкой фабрики, где начинала трудиться сразу после окончания школы. Правда, об этом мало кто знал, но ее таланты заставили всех забыть о причинах и виновнике торжества, а она, редчайший случай, позволила почувствовать себя единственной и неповторимой, благо что других женщин на вечеринке не было...
Надежда станцевала со всеми коллегами по очереди и даже рискнула исполнить «Лезгинку» на пару с толстым и неуклюжим замом по тылу Водопьяновым. Затем она пела дуэтом с Рубичем, а после с начальником штаба Захарьевым русские романсы под гитару и под фортепьяно и в конце концов поднялась на крохотную эстраду и спела уже одна: «Мне нравится, что вы больны не мной. Мне нравится, что я больна не вами...», при этом, спьяну, наверное, она в упор смотрела на генерала, и он не выдержал, бедный, опустил взгляд...
Словом, она доигралась, допрыгалась, так сказать... Генерал предложил довезти ее до Путиловска. Что ж, сорок километров – не расстояние, тем более за рулем находился водитель начальника Гена... И она опять же под влиянием винных паров, а скорее от чувства эйфории, что сумела смутить самого генерала, которого в управлении боялись не меньше шаровой молнии, согласилась...
А начальник, оказалось, был, как курок, на боевом взводе. Гене пришлось ночевать в машине на стоянке, а у Надежды случилась одна из лучших ночей в ее жизни. Они почти не разговаривали, но разве нужны слова, если мужчине и женщине хорошо вместе? Но утром генерал не смотрел ей в глаза, ретировался в пять утра, даже не выпив чаю, а через месяц нашел ей замену в лице молодого сотрудника.
Конечно, Надежда никоим образом не надеялась на продолжение отношений, но была потрясена их итогом. Она не привыкла жаловаться, да и кому можно было пожаловаться, что с ней обошлись, как с грязной ветошью: использовали и выбросили. В ту ночь она впервые плакала в подушку. По правде, в самом укромном уголке своего сердца она хранила надежду, что генерал все-таки вспомнит о той ночи и как-то объяснит свое решение.
Что скрывать, он ей понравился сразу, с первой встречи два года назад во время представления личному составу в зале коллегий областного УВД. В то время еще полковник, Михаил Викторович Лихоносов был от природы светловолосым и кареглазым, высоким и широкоплечим, смуглым, но от загара, потому что много времени проводил вне кабинета в бесконечных поездках по области.
Через полгода он получил звезду генерал-майора, но на празднества по этому поводу Надежду не пригласили. За столом присутствовали лишь его замы да областное руководство. Но тогда Надежда узнала, что у Лихоносова – молодая жена, лет на двадцать его моложе, паспортистка визовой службы в том городе, где Лихоносов до недавнего времени работал начальником криминальной милиции.
Тетки из канцелярии владели всей информацией и рассказали Надежде, впрочем, как и всем, кто того пожелал, что ради паспортистки их новый начальник бросил жену с тремя детьми, а от новой имеет сыновей-близнецов, двух лет от роду. Тем более было непонятно, почему он вдруг так стремительно бросился в ее объятия и любил, как человек, давно не имевший женщины?
А может, ей показалось, и она завысила его способности, потому что сама уже не помнила, когда в последний раз спала с мужчиной, хотя бы для здоровья, как любила говорить ее соседка Зоя. А вот последующая его реакция: слишком старательно делать вид, что ничего вообще не случилось, – была как раз той самой, которую она ожидала. Но никак не думала, что от нее поспешат избавиться. Вероятно, чтобы не было повода вспоминать о своем недостойном поступке, чтобы забыть о проколе, который мог дискредитировать генерала перед лицом областной общественности, вызвать нежелательные слухи и сплетни.
Надежда даже не терялась в догадках, как это свойственно отвергнутым женщинам. Она сама строила свою карьеру и понимала, каких усилий стоило Лихоносову пробиться наверх, а, по слухам, он метил еще выше, в Москву, и никак не мог позволить себе запятнать мундир аморалкой. Впрочем, сейчас это называют «нескромным поведением», но в любом случае, даже если ты кристально чист и идеален как руководитель, но у тебя нет мощного трамплина в лице влиятельных родственников или друзей, столичный Эверест не осилить, споткнешься еще на подступах к нему.
Правда, по тем же слухам, Лихоносов мечтал о менее высоких вершинах, порядка пика Победы или даже Эльбруса, но и туда путь мог быть заказан из-за пустяшной, казалось бы, ошибки...
Вот эту ошибку и подчистили... Вручили на память о боевом милицейском братстве стиральную машинку «Индезит», с пяток голландских роз, памятное письмо с благодарностью министра, а наутро Надежда сдала куда следует табельное оружие и удостоверение сотрудника милиции, пожала руку молодому наследнику, попрощалась с бывшими замами и вышла из здания городского ОВД в никуда...
Глава 2
Ночью она не спала – почему-то размолвка с капитаном ее огорчила больше, чем полагалось. В такие минуты сильнее всего чувствуются обиды и одиночество. Она лежала на полке, уставив глаза в темноту. Наверху похрапывали киргизы. В купе было душно, приторно пахло дыней... И резко –
