и утратил энергию своего таланта. Сидя рядом с Иленой, он думал о том, каким был, когда начинал, и надеялся, что талант вернется. Илена поможет ему, с такой женщиной он может жить. Она теплая, и она так отдавалась ему прошлой ночью. А он в этом так нуждался, чтобы сохранять уверенность в себе.

— Ты чудо, — как мальчишка, сказал он ей, и его еще больше тронуло то, с каким сомнением она восприняла его слова.

Она тонко чувствует. Это он решил твердо. По собственной инициативе она заговорила о Муншине, и Айтелу понравилось ее мнение о нем.

— Он неплохой человек, — сказала Илена. — Ему хотелось бы видеть рядом влюбленную в него женщину. Я была нечестна. Внушала ему, что люблю его.

Ее откровенность спровоцировала Айтела.

— Колли считал, что ты любишь его? — спросил он.

Она удивила Айтела своим ответом.

— Не знаю. Он смекалистый. Ты же знаешь, как он разбирается во взаимоотношениях.

— Да уж.

— Мой психоаналитик считал, что я должна попытаться найти к нему подход.

— Ты больше с ним не общаешься?

— Я перестала ходить на психоанализы. По-моему, я совершила ошибку, уйдя от этого доктора. — Почему-то странно было слышать от нее такие слова. — Понимаешь, — продолжала она, — я вела себя с доктором, как с Колли. — В глазах ее на миг сверкнул чертенок. — Я отправлялась куда-нибудь и устраивала с мужиками всякие чудеса, чтобы выглядеть в глазах моего доктора не как все. — Она хихикнула. — Ну, ты понимаешь: чтобы он записал меня в особую категорию.

Айтел старался не морщиться от ее манеры говорить.

— А как это воспринимал Колли? — спросил он.

— Ненавижу его, — вдруг заявила она. — Он простил бы меня, даже если бы я, понимаешь, дала ему смотреть, что вытворяю. Он такой лицемер, — со злостью произнесла она и, сжав руку Айтела, добавила: — Сама не понимаю, как я могла так долго быть с ним.

Айтел кивнул.

— Колли не был таким покорным, когда заходила речь о разводе с женой.

— О, это было невозможно. Мне стыдно за себя. — Она рассеянно провела рукой по рту. — Странный он, этот Колли. Весь набит чувствами вины и тревоги.

«Опять эти чертова выраженьица», — сказал себе Айтел. Это неприятно напоминало другие его романы. Столь многие из его женщин ходили к психоаналитикам и потом пересказывали тому и другому: что Айтел сказал про аналитика; что аналитик сказал про него. Menage-a-trois[2] на современный манер.

Но Илену было уже не свернуть.

— Колли очень сложный человек, — сказала она Айтелу. — Хочет думать, что он не эгоист, и в то же время считает себя никчемным. И счастлив, только когда думает, что он одновременно и такой и этакий. Есть тут смысл? Я хочу сказать, сама не знаю, не знаю, как выразить то, что хочу.

«Ей цены нет», — подумал Айтел.

— Я и сам лучше не смог бы выразиться, — заметил он.

— Я не держу ненависти на Колли, право, — добавила она, — мне просто стыдно.

— Почему?

— Потому что… — Нервничая, она отодрала заусеницу на пальце.

«Надо будет отучить ее от этой привычки», — подумал Айтел.

— Потому что ты знаешь, что лучше его, — с улыбкой сказал он.

— Ну, не знаю. — Но в зеленых глазах появилось проказливое выражение. — Наверно, я это хочу сказать, — произнесла она и снова рассмеялась.

— Ты чудо, — сказал Айтел.

— Я сегодня так здорово провожу время, — улыбнулась Илена.

Эта ночь была такой же, как и накануне, даже, пожалуй, лучше, поскольку Айтел весь день ее хотел и к тому же находил более приятной. Он снова удивлялся Илене. Она была похотлива, как изнывающая от скуки графиня, а чего он столько времени искал, если не этого? Терзавшее его сомнение, сумеют ли они повторить ту ночь или то была лишь случайность, теперь рассеялось.

— Такого у меня никогда еще не было, — сказала она ему и, когда он кивнул, недоуменно покачала головой. — Что-то произошло со мной. — Прильнула к нему и прошептала, а он почувствовал первый укол ревности: — С другими мужиками я почти всегда подыгрывала.

Подобное он уже слышал. У него были женщины, впервые получавшие удовлетворение с ним, и его осыпали похвалами, ублажавшими его тщеславие, но ему никогда еще не приходилось сталкиваться с таким королевским проявлением вкуса. Просто удивительно, как бережно они относились друг к другу в промежутках между любовными утехами и сумасбродствами. Он обладал исключительным даром — во всяком случае, так он считал — узнавать женщину и был уверен, что может в какой-то миг найти в ней каждую близкую по духу жилку. «Я онанист в душе», — думал он, с таким тщанием занимаясь любовью с женщиной, словно занимался этим сам с собой. А Илена вела его со ступени на более высокую ступень. Ее лицо жило, сама она была полна жизни, ни разу никто так хорошо не понимал его. Между ними существовало идеальное равновесие, и можно было не думать, совершено ли слишком мало или слишком много.

Айтел погрузился в глубокий сон. Подобно многим циникам он с сентиментальной серьезностью относился к сексу. Он представлял это себе, как щедрый дар, и эта мысль питала его надеждой, что, проснувшись, он благодаря своему роману вновь обретет утраченную энергию, преисполнится мужества и вновь станет тем, кем когда-то считал себя. Лежа рядом с Иленой, он впервые за многие годы подумал, что ничего на свете не может быть лучше, чем снять великий фильм.

Можно пасть, очень низко пасть, но всегда существует дно. Вот он, растраченный дальше некуда, и эта девчонка, которую он едва знает. И каждый из них может чем-то обогатить другого. Его переполняла глубокая нежность к Илене. Она была прелестна. У нее такой красоты спина.

— Просыпайся, обезьянка, — шепнул он ей в ухо.

Весь день он играл с мыслью, что она должна переехать к нему. Из осторожности он не предлагал ей этого, пока не будет уверен, что сам того хочет. Но время они провели хорошо. Они уже были на стадии, когда люди делятся воспоминаниями о прошлых романах, что всегда привлекало Айтела. Он обнаружил, что Илена не только любит посплетничать — ее интересовали сложные варианты.

— Ты знаешь, что я имею в виду, когда говорю «сандвич»? — спросила она.

Он знал. Она потребовала, чтобы он рассказал ей об этом во всех подробностях, и, обхватив себя руками, слушала, как ребенок сказку, пока он рассказывал.

— Может, совершим что-нибудь такое, — предложила она.

— Может быть.

— Ох, до чего же дурацкий у нас разговор. — Но она была алчным зайчонком, жаждавшим еще морковок. На ее лице сердечком появились ямочки — ей так хотелось узнать, устраивал ли он себе такой праздник.

— Я, в общем, воздерживался от подобных вещей, — сказал Айтел. Однако все же сообщил ей, что знает в Дезер-д'Ор людей, с которыми можно такое строить. Ее это интересует?

Интересует. Надо будет как-нибудь такое учинить.

— Мне, знаешь ли, приходилось быть близкой с женщинами, — призналась Илена. — И однажды… — Похоже, ей было что рассказать. Но она не вдавалась в подробности. — Колли хотел убить меня, когда я ему рассказала. Ему было трудно это простить.

— Ах ты, чертенок. Ты и занималась-то этим для того, чтобы рассказать ему.

— Ну, ему пришлось потрудиться, вытаскивая из меня подробности. — Она хихикнула. — Я ужас какая плохая.

— Интересно, как ты охарактеризуешь меня, — сказал Айтел.

— Я не стану о тебе говорить, — сказала она. — Никогда. Не смогу. — Он отвел от нее глаза, но вопрос все-таки последовал: — А ты почему станешь обо мне говорить?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату