— Прекрати, Чарли, — сказал Муншин, подскочив в кресле. — Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Она устыдилась своего предубеждения. Илена ненавидит в себе все мелкое. Она сгорает от страстного желания обрести себя как личность, понимаешь, сгорает! — И он потряс кулаком.

— Колли, я действительно думаю, что ты не в себе.

— Возьмем ее распущенность, — продолжал Муншин, будто и не слышал реплики Айтела. — Она из тех, кто хотел бы иметь мужа и детишек, приличные здоровые отношения между зрелыми людьми. Думаешь, меня не волнует то, что она встречается с другими мужчинами? Но я знаю, что сам в этом виноват. Меня надо за это винить, и я это добровольно признаю. Что я могу ей предложить?

— А что другие ей предлагают? — перебил его Айтел.

— Отлично, отлично. Просто замечательно слышать такое от тебя. Вот что я скажу тебе, Чарли: я не сторонник двойного кодекса морали. Женщина имеет такое же право на свободу в своих поступках, как и мужчина.

— Почему бы нам не открыть такой клуб? — с издевкой произнес Айтел.

— Я заступался за тебя, Айтел. Я уговаривал Г. Т. не отстранять тебя от работы после «Гей, облака». Неужели ты такой неблагодарный, что мне надо напоминать, сколько раз я помогал тебе снимать картины, какие ты только хотел?

— А потом кромсал их, разрезал на ленточки.

— Мы с тобой не во всем были согласны, Чарли, но я всегда считал тебя другом. Я не обращаю внимания на то, что промелькнуло жемчужинами сегодня, это не повлияет на мое отношение к тебе.

Айтел усмехнулся.

— Я человек любопытный. — Муншин положил руки на колени. — Что ты думаешь об Илене после того, как я описал тебе ее?

— По-моему, она лучше того, что ты заслуживаешь.

— Я рад, что ты так сказал, Чарли. Я имею в виду: значит, я сумел передать ее достоинства. — Муншин помолчал и ослабил узел на кушаке халата. — Видишь ли, около часа назад я сказал Илене, что нашим отношениям пришел конец.

— Около часа назад!

Муншин кивнул.

— Ты хочешь сказать, что она здесь? — спросил Айтел. — Здесь, в нашем городке?

— Да.

— И ты привез ее сюда, чтобы дать ей отставку?

Муншин заходил из угла в угол.

— Я этого не планировал. Я часто беру ее с собой в поездки.

— И поселяешь в другом отеле?

— Ну я же объяснил ситуацию.

— А твоя жена когда должна приехать?

— Она будет здесь завтра. — Муншин высморкался. — Я понятия не имел, что все так произойдет. Я уже много месяцев понимал, что не могу продолжать отношения с Иленой, но не ожидал, что это произойдет сегодня.

Айтел покачал головой.

— А от меня ты чего хочешь? Чтобы я подержал ее за руку?

— Нет, я думал… — Вид у Муншина был несчастный. — Чарли, она ведь не знает здесь ни души.

— Так пусть едет назад в город.

— Мне невыносима мысль, что она одна. Она может что угодно выкинуть. Чарли, я просто с ума схожу. — Муншин уставился на носовой платок, который сжимал в кулаке. — Это ведь Илена сказала, что мы должны расстаться. Но я-то знаю, каково ей это. Всю вину она взвалит на себя. Будет считать, что недостаточно хороша для меня.

— А ведь это так, верно? — сказал Айтел. — Ты тоже так считаешь.

— Ну хорошо, прогнивший — это я. Никчемный — тоже я. — Муншин остановился перед Айтелом. — Чарли, я помню твои слова, воспроизвожу их в точности. Ты сказал мне, что, когда был мальчишкой, только и думал о том, как добыть себе женщину, а теперь не знаешь, как от нее избавляются.

— Я тогда просто занимался болтологией.

— Неужели ты не способен посочувствовать человеку?

— Тебе?

— Не мог бы ты зайти к ней?

— Я же с ней не знаком, — возразил Айтел.

— Можешь представиться как мой друг.

Айтел выпрямился в кресле.

— Скажи, Колли, ты поэтому одолжил мне деньги две недели назад?

— Какие деньги? — сказал Муншин.

— Не волнуйся по поводу того, что Серджиус присутствует при нашем разговоре, — сказал Айтел и рассмеялся. — Мне стыдно за тебя. Две тысячи долларов — немалая для Карлайла Муншина сумма для расплаты с безработным режиссером, который избавит его от девчонки.

— Чарли, ты испорченный человек, — громко произнес Муншин. — Я одолжил тебе деньги, потому что считаю тебя своим другом, и мне не следовало бы говорить тебе, что надо проявлять такт. Если об этом пойдет слух, мне каюк. — И продюсер провел пальцем по горлу. — Сейчас же я думаю прежде всего об Илене. Пусть этот мальчик будет свидетелем. Если с ней что-то случится, виноват в этом отчасти будешь ты.

–. С тобой не соскучишься, Колли, — начал было Айтел, но Муншин прервал его.

— Чарли, я не шучу: эту девочку нельзя оставлять одну. Разве я говорю, что я прав? Чего ты хочешь — моей крови? Предложи по крайней мерс какое-нибудь решение.

— Перебрось ее Мэриону Фэю.

— Ты просто камень, — сказал Муншин. — Человек страдает, а ты говоришь такие вещи.

— Я схожу к ней, — вдруг вырвалось у меня.

— Ты отличный малый, — усмехнулся Муншин, — но эта работа не для тебя.

— Не встревай, — рявкнул на меня Айтел.

— Даже мальчик готов к ней пойти, — сказал Муншин. — Скажи мне, Чарли, у тебя совсем вырезали сердце? Ни капельки не оставили? Или ты стал слишком стар, чтобы справиться с настоящей женщиной?

Айтел развалился в кресле, раскинув ноги, и уставился в потолок.

— О'кей, Колли, — медленно произнес он, — О'кей. Всякое одолжение требует встречного. Напьюсь с твоей девчонкой.

— Ты просто золото, Чарли, — прохрипел Муншин.

— А что, если произойдет сам знаешь что? — проронил Айтел.

— Ты что, садист? — спросил Муншин. — Я даже не думаю о таких вещах.

— А о чем ты думаешь?

— Что тебе понравится Илена и ты ей понравишься. Ей будет приятно, что человек твоей репутации и такой внушительной внешности любуется ею.

— О Господи, — вздохнул Айтел.

Зазвонил телефон.

Муншин хотел сказать что-то еще, словно боялся, что Айтел может передумать, но телефон звонил, и это отвлекало. По прихоти телефонистки он умолкнет, наступит тишина, потом он снова зазвонит.

— Да ответь же, — раздраженно бросил Айтел.

Муншин прижал трубку щекой. Он готовил нам новый коктейль, но услышанное заставило его прекратить всякую деятельность. До нас донеслись рыдания, а потом смех женщины — страх волнами катился по комнате. В ее голосе был такой ужас и такая боль, что, потрясенный, я уставился в пол. Затем она вскрикнула, так громко в своем одиночестве — слышать это было невыносимо.

— Откуда ты звонишь, Илена? — резко произнес Муншин в трубку.