широкая грудь и мускулистые руки, которые поддерживали ее, она бы скорее всего уже упала в какой- нибудь овраг и сломала себе шею.

Они все должны были быть благодарны, что тронулись в путь с полными желудками, потому что Джейми позволил им короткие остановки для того, чтобы перекусить, попить и передохнуть, всего лишь несколько раз. Судя по тому, как сердито он поторапливал их всех, эти передышки устраивались скорее для лошадей, чем для людей.

Пока они продвигались вперед, воздух с каждым лье становился все разреженнее, и от этого ветер обжигал нежную кожу Эммы, как жалящий удар хлыста. Когда они оставили далеко позади даже самый призрачный намек на весну, под березками, растущими редкими островками, и кедрами стали появляться серые пятна снега.

Вскоре мир Эммы сузился до ощущений мускул истого тела Джейми и равномерного покачивания лошади. Ее воспоминания об Англии — солнечный свет, танцующий на нежной зеленой траве, и жаворонки, поющие в живых изгородях, на которых набухли почки, — казались теперь отдаленным эхом мечты. Как раз в тот момент, когда Эмма подумала, что хуже уже и быть не может, со свинцового неба посыпался холодный мелкий дождь.

Джейми достал из своей сумки клеенку и сделал из нее импровизированный навес над головами. Но все его усилия оказались напрасными, когда капризный ветер переменился и стал забрасывать им прямо лицо ледяные иглы дождя. Очень скоро вода уже капала с ресниц Эммы и текла по ее щекам, как слезы. Забыв про свою гордость, она, промокнув до костей и дрожа от холода, тесно прижалась к Джейми.

Голова Эммы склонилась на грудь, и она не знала, то ли погрузилась в сон, то ли впала в ступор, но когда открыла глаза, ее взору предстала до боли знакомая и одновременно очень чужая картина.

Эмма решила, что спит, ее усталость уступила место наивному удивлению. Иначе как еще можно объяснить появление очаровательной картины перед глазами? Эмма заморгала ресницами, но видение осталось, довольно уютное и крепкое, и в горле образовался ком тоски.

Пока она дремала, дождь сменился снегом, на поляне в объятиях ветра кружились пушистые белые хлопья. В центре поляну стоял дом. И это была не полуразрушенная хижина пастуха, а крепкое строение из обветренного серого камня под соломенной крышей. Словно маяк для утомленного путника, из глубоко посаженных окон лился веселый свет лампы.

Эмме казалось, что дом слеплен из имбирных пряников и марципана, а не из камня и известкового раствора. Она была почти готова увидеть костлявую седовласую старуху, подзывающую ее из дверей и готовую предложить ей засахаренные сливы и леденцы, перед тем как засунуть ее в раскаленную печь.

«Ну что ж, наверно, такая у меня судьба», — подумала Эмма и вздрогнула.

Когда лошадь наконец остановилась, в ее жизни лишь одно осталось неизменным — руки Джейми. Он спешился и одновременно с этим одним плавным движением снял Эмму с лошади. Но на этот раз он не поставил ее на ноги, а, прижав к груди, как ребенка, понес к дому.

Эмма украдкой бросила на него взгляд. Свежие хлопья снега припорошили густые волосы и, словно бриллиантовая пыль, блестели на ресницах.

Эмма знала, что должна протестовать против такого своевольного обращения. Должна настаивать, чтобы он немедленно поставил ее на ноги. Вот только у нее не было уверенности, что дрожащие ноги выдержат тяжесть тела. Поэтому она одной рукой обхватила его за шею и твердила себе, что это менее унизительно, чем растянуться на земле у него под ногами. Эмма положила утомленную голову на плечо Джейми и подумала, как это несправедливо, что тот, кто не заслуживает доверия, может быть таким сильным, теплым и крепким.

Как только они подошли к каменным ступеням дома, деревянная дверь словно по волшебству открылась.

Джейми наклонился, чтобы пройти в низкий дверной проем. Их сразу же окутало облако теплого воздуха, пронизанного бесподобным легким ароматом печенья с корицей.

Через секунду Эмма с изумлением поняла, что дверь им открыла не костлявая хихикающая старуха, а женщина с румянцем во всю щеку, ее размеры что в ширину, что в высоту были одинаковыми. Но это и неудивительно, поскольку ее макушка едва доходила Джейми до локтя.

Судя по мятой ночной рубашке и рассыпанным по плечам длинным седым косам, их приезд поднял хозяйку дома из постели. Но похоже, это нисколько не омрачило ее радости.

— Джейми, мой дорогой! — всплеснула она руками и расплылась в улыбке. — Какая же ты отрада для глаз бедной старой женщины!

Даже с Эммой на руках Джейми умудрился наклониться и поцеловать седую макушку женщины.

— К чему нам ложная скромность, Мьюира. Ты же знаешь, что по-прежнему являешься самой красивой женщиной к северу от Эдинбурга. Я, когда был мальчишкой, сам наполовину влюбился в тебя.

— Только наполовину? — с притворной требовательностью в голосе, как школьница, хихикнула женщина. — А я все еще жду, когда ты возьмешься за ум и попросишь меня стать твоей женой.

— Ты ведь знаешь, что я бы рад, если бы знал, что твой муж не станет возражать. — Джейми распрямился и окинул взглядом уютное, но просторное помещение, которое в этом доме, похоже, служило и гостиной, и столовой. — А где он?

— Он опять с ребятами на охоте. Вот и поделом ему, — с озорным видом подмигнула пожилая женщина, — если бы вернулся и обнаружил в моей постели горячего молодого любовника.

— Прикуси язык, женщина. Он бы застрелил любого, у кого хватило бы глупости пошутить с его стыдливой молодой женой. Однажды он едва не пристрелил моего отца, а тот лишь подмигнул тебе.

— После тридцати пяти лет брака с Драммондом Макалистером, — похлопала она по плечу Джейми, — чтобы заставить эту жену покраснеть от слов такого сладкоречивого парня, как ты, потребуется не одна ложка лести. Кстати, как твой дед? Я все надеялась, что упрямый старый плут спустится с горы и навестит нас до наступления зимы, но все эти долгие месяцы от него ни слуху ни духу.

Находясь у него на руках, Эмма не могла не заметить, как вдруг окаменел подбородок Джейми и начала быстрее пульсировать жилка у основания шеи.

— В эти дни он держится ближе к дому. Я сам не видел его почти два месяца.

— Только не жди, что я поверю, будто старый черт уселся в свое кресло-качалку, — фыркнула женщина. — Если бы это было в его власти, он бы до сих пор руководил парнями, а ты бы по-прежнему находился, в Сент-Эндрюсе или в Эдинбурге, изображая из себя джентльмена.

— Я бы этого не пережил, — фальшиво вздрогнул Джейми. — Виски — жидкий, и девицы не такие красивые, как ты.

В глазах Мьюиры промелькнула тревога, когда она посмотрела куда-то мимо Джейми в темноту двора.

— Принести пистолеты и запереть дверь? Тебя преследуют?

— Сейчас — нет. Кроме кучки промокших, голодных, уставших людей, которые с радостью продадут свои смертные души за тарелку горячего пюре из репы и картофеля и за приглашение переночевать у тебя на конюшне.

Мьюира потерла пухлые руки, всем своим видом демонстрируя, что подняться из постели среди ночи, чтобы накормить дюжину изголодавшихся мужчин, и есть для нее блаженство.

— Я прямо сейчас поставлю горшок на огонь. И скажу Нэбу запереть овец, — подмигнув, добавила она.

Тут ее внимание переключилось на Эмму, она пристально посмотрела на нее светло-коричневыми, как ириска, глазами.

— А кто это у тебя? Неужели нашел внизу на болотах едва не утонувшую ондатру?

В другое время Эмма, возможно, возмутилась бы, что ее сравнили с грызуном. Но сейчас у нее совершенно не было сил, она лишь возмущенно пискнула сквозь стиснутые зубы.

— Я надеялся, что ты присмотришь за ней, пока я займусь людьми и лошадями.

Джейми еще крепче сжал Эмму в своих объятиях.

— Ну конечно, парень. — Она закудахтала, словно наседка, и с упреком посмотрела на Джейми. — Судя по виду этой бедной девочки, у меня это получится намного лучше.

Женщина сняла с крючка масляную лампу и повела их через комнату. После двух ночей сна на холодной земле уютный домик с низкими оштукатуренными потолками и аккуратно подметенным полом,