не сидит на них. Его взгляд следовал за Ровеной, жадно отыскивая ее среди танцующих. Гарет наблюдал за лицом этого человека с чувством, похожим на жалость.

В танце Ровены ощущалась примитивная грация, дразнящий намек на существо с торфяников, кем она и была. Кулаки Гарета сжались, когда Блэйн прижал свои губы к ее шее. Его напряжение не исчезло и после скромного взгляда, который Ровена обратила к Блэйну, когда они снова сошлись лицом к лицу в танце.

Фордайс дрожащей рукой поднял полный кубок к губам.

— Она напоминает мне ее мать.

Гарет затаил дыхание, не смея двинуться. Сначала он даже подумал, что эта вероломная мысль слетела невзначай с его собственных губ. Фордайс задумчиво кивал в такт музыке.

— Все еще напоминает? — спросил Гарет с притворным безразличием. О том, чего ему это стоило, можно было судить по подергиванию щеки.

Ровена и Блэйн шли сквозь толпу танцующих рука об руку, продвигаясь по направлению к арке лестницы.

— Моя Алтея никогда не наказывала Ровену. Ее адская деликатность не позволяла мне любить ее так, как я мог бы.

— Алтея? — глупо повторил Гарет, видя, как его планы рушатся на глазах.

Блэйн уводил Ровену в тень под лестницей. Они, кажется, спорили. Ровена взглянула в их сторону с мольбой в глазах.

Фордайс бессвязно продолжал:

— Да, моя дорогая жена была очень болезненной с самого начала. Это требовало от меня жертв. Я ограждал ее от сквозняков и всегда советовал ей стирать только при ярком солнце. Я давал ей несколько месяцев передышки между сыновьями и искал в это время у других удовлетворения тех потребностей, на которые обречен мужчина.

Гарету становилось тошно от всего этого.

— Ну, а Ровена не болела ни одного дня в своей жизни. Она могла бы выдержать внимание самого похотливого рыцаря. — Он, хитро подмигнув, толкнул Гарета локтем.

Ровена забросила свои изящные руки за шею Блэйна и притянула его к себе для поцелуя. Гарет встал, оттолкнув кресло с такой силой, что оно едва не перевернулось.

Увидев, куда Гарет направился, Мортимер резко прервал мелодию, которую наигрывал. Барабаны замолкли. Танцующие заспотыкались, вынужденные внезапно остановиться.

Менестрель склонил голову. На гладких волосах сверкали блики. С особой утонченностью и грацией его длинные пальцы нежно перебирали натянутые струны, извлекая из них первые томительные звуки баллады, которую все слышали до этого лишь однажды.

Гарет замер на месте. Отбросив назад свои длинные волосы, Мортимер возвысил голос до сладкого тенора, звучащего той невинностью, которую он утратил, будучи еще мальчишкой, в руках самого доверенного рыцаря его отца:

Илэйн наша прекрасная

Заколота напрасно…

Даже пламя, танцующее в очаге, казалось, замерло при звуках этой мелодии. Тени, метавшиеся по стенам, казалось, вдруг подвинулись ближе и стали тенями прошлого. Сердца слушавших сжались. Все глаза обратились к высокому, темному мужчине, стоявшему среди них.

Ее рукой нетвердой

Убийца выдан гордый…

Гарет услышал металлический стук позади себя. Вокруг его ног, как кровь, разлилось вино. Он повернулся.

Лицо Линдсея Фордайса стало смертельно бледным, когда ложь, которую он рассказывал так часто и так правдиво, что сам поверил в нее, зазвучала здесь в этом зале. Его горло мучительно двигалось, но из него исходил лишь бессмысленный стон.

Неистовая песня победы пробудилась в крови Гарета. Он встретил пораженный взгляд Ровены на другом конце зала и на короткий момент ощутил раскаяние. Но даже это не могло ослабить того взрыва восторженной радости, который чуть не ослепил его.

Он отвернулся от Линдсея Фордайса. Будет еще время для выяснения истины между ними. Он спрятал улыбку под презрительной гримасой и положил руку на рукоять меча. Ему придется выступить еще один, последний раз в роли Темного Лорда Карлеонского. А завтра им всем придется искать нового актера для сочиняемых ими мелких драм.

С рычанием, которое посеяло бы ужас в храбрейших мужчинах, он прошел сквозь толпу, холодно сдвигая людей со своего пути. Мортимер продолжал пение, как будто не подозревая, что над его головой готова нависнуть грозовая туча. Темноволосый оруженосец бросился загородить Мортимера, но Гарет легко отодвинул его, как досадную мелкую помеху.

Его рука сжала струны лютни. Последняя диссонирующая нота задрожала в воздухе, и песня менестреля стихла, оставив тишину настолько глубокую, что тяжелое дыхание Гарета было слышно всем в зале. Гарет выхватил лютню. Он поднял ее над головой, как будто хотел разбить, но, увидев, как незаметно для всех поморщился Мортимер, швырнул ее оруженосцу, стоявшему за ним. Его кулак схватил Мортимера за тунику, толкнув его назад, пока тот не оказался прижатым к стене.

— Идиот! Ты не внял моему предупреждению, когда я последний раз слышал эту непристойность от тебя?

— Это хорошая мелодия, милорд. Я просто забыл вашу просьбу, — проскрипел менестрель.

— Я предупреждал тебя, что ты расстанешься с жизнью, если она когда-нибудь вновь раздастся из твоих уст.

— Люди, сэр, они жаждут новых мелодий. Мой долг — удовлетворять их желания.

Толпа вздохнула и отступила на шаг, когда Гарет бросил Мортимера и повернулся. Он слегка вытащил свой меч из ножен.

— Кто-нибудь желает послушать эту песню? Широкое лезвие мерцало в свете факелов. Никто не смел даже почесаться. Гарет повернулся к Мортимеру, увидев, как тот тихо пробирается на четвереньках к двери.

Он пнул его в зад.

— Убирайся, мошенник, и не пой в моем присутствии сегодня. Любая нота, услышанная от тебя, будет последней.

Гарет подавил безумное желание расхохотаться, увидев, как Мортимер, опустив голову между ног, подмигнул ему. Шелковый кошелек менестреля, раздувшийся от золота Гарета, был его вознаграждением за это представление.

Гарет вложил меч в ножны и отряхнул руки, как будто прикосновение к дрожавшей плоти Мортимера испачкало их.

Перед ним волшебным образом расступалась толпа, когда он шел обратно к столу. Впервые косые взгляды интереса, смешанного с осуждением, не злили, а развлекали его. Скоро он освободится от этих взглядов навсегда, предоставив им всем сокрушаться по поводу их столь длительного заблуждения. Может быть, Мортимер даже сочинит прекрасную балладу обо всем этом. Гарет бессознательно улыбался.

Но улыбка сошла с его лица, когда путь к столу полностью освободился. За столом никого не было. Детский чепчик лежал смятый среди камыша, которым был устелен пол. Линдсей Фордайс исчез.

Затащить отца было так же трудно, как раненую лошадь. Его приземистое тело было как будто без костей. От Ровены потребовались все ее силы, чтобы вытащить его из кресла и заставить понять, что они должны бежать немедленно, пока Гарет отвлекся.

Раньше она думала, что сможет бросить своего отца на милость Гарета, не чувствуя угрызений совести. Но когда его руки обняли ее с таким чувством, она поняла, что, несмотря на все его пороки, он был ее отцом. Теперь она не могла вынести мысли, что ему несдобровать, так же, как не могла оставить его, зная, что опасность исходит от человека, которого она любит.

Сначала Ровена хотела отвлечь Гарета, возбудив ревность и направив его гнев на себя. Но ее план не удался. Когда Мортимер начал петь эту проклятую балладу, мысли Гарета вновь обратились к прошлому