не имеют никакого отношения…»

Кормили Кима неплохо, но удивляло его другое — то, что он не вздрагивал при звуках открываемого замка. Ведь каждое из таких посещений могло оказаться для него последним.

Он провел в тюремной камере целых пять дней, слишком долго для Департамента. Впрочем, и этому было объяснение — он же не простой террорист, а бывший офицер. Возможно, для его казни потребовалось больше согласований. О том, что смертный приговор могут заменить чем-то другим, Ким даже не думал, уж слишком это было нереально. Да, формально все решает суд, но судья знает, какого приговора от него ждут, и не захочет ссориться с Чалми.

Было утро, когда за дверью снова раздались шаги. Ким не спал, и когда шаги стихли у двери, понял — это за ним. Клацнул замок, дверь отворилась, в камеру вошли три конвоира и государственный обвинитель, сухонький человек в старомодных очках и с папкой в руках.

— Встаньте! — холодно проронил обвинитель, вытягивая из папки лист бумаги. Ким подумал, вставать или нет, но все-таки встал. Все равно его поднимут, и доводить дело до мордобоя совершенно необязательно. Не стоит затягивать время — чем быстрее все это кончится, тем лучше.

— Ким Ремезов, двадцати двух лет, лейтенант Департамента Наказаний, — начал зачитывать приговор обвинитель, — за совершенные преступления, согласно статьям двенадцатой, сто сорок второй и сто шестьдесят четвертой, приговаривается к исключительной мере наказания — расстрелу. Постановление суда за номером восемьсот двадцать девять от шестнадцатого шестого пятьдесят третьего… — Обвинитель снова вложил листок в папку, давая этим понять, что необходимые формальности исполнены.

Охранники тут же завели Киму руки за спину, надели наручники, Ким с грустью подумал, что снимут их уже с трупа. Потом пожалел о том, что не успел попить воды, — выходит, теперь ему уже не суждено это сделать. Попросить напиться? Они позволят. Только не будет он их ни о чем просить…

Его вывели из камеры, провели по коридору к лифту. Короткий подъем, снова коридор, а вот уже и знакомые ему места. Сейчас направо, восемь шагов прямо, потом налево. Теперь спуститься по старой каменной лестнице со стертыми ступенями, охранник открывает решетчатую дверь, стараясь не смотреть Киму в глаза. Еще бы, его здесь все знают. Интересно, кто сегодня дежурит?

Вот и до боли знакомая дверь, все такая же ржавая и облупленная. Значит, ее так и не удосужились покрасить. Впрочем, он отсутствовал не слишком долго.

Сегодня была смена Ральфа. Увидев этого невысокого коренастого человека, Ким улыбнулся. Хорошо, что это именно Ральф. Он все сделает чисто.

Медик тоже был здесь, это опять оказался Ларсен. Было видно, что Стив чувствует себя очень неловко — быстро взглянув на Кима, он тут же отвел взгляд.

Ким продолжал улыбаться. Что ни говори, а к нему отнеслись с должным почтением. Три охранника вместо двух, да и государственный обвинитель здесь — обычно они не утруждают себя наблюдением за исполнением приговора. Кстати, что-то они не торопятся…

Похоже, ждали кого-то еще. Стоя у двери, Ким разглядывал образованные облупившейся краской узоры и гадал, кто еще должен сюда прийти.

Время шло, Ларсен начал нервничать.

— А что, без него нельзя? — Стив взглянул на государственного обвинителя.

— Приказано ждать. — Обвинитель неприязненно поджал губы.

— И кто он?

— Понятия не имею. Наверное, какая-то шишка…

Ким тихо вздохнул — вот так всегда. Даже расстрелять по-человечески не могут. И все-таки, кого они ждут? Уж не Чалми ли?

Он ошибся. Прошло еще несколько минут, и в коридоре послышались шаги, затем из-за поворота показался плечистый мужчина в строгом деловом костюме. Ким не знал его, к тому же ему было наплевать на то, кто этот человек, но по осанке незнакомца он сделал вывод, что это все-таки военный.

— Идет… — сказал обвинитель и взглянул на Ральфа, тот кивнул и молча открыл дверь. Тихонько вздохнув, Ким без приглашения вошел внутрь, в нос ударил знакомый запах опилок и антисептика. Обернулся к Ральфу.

— Я буду стоять, хорошо? — спросил он.

Ральф торопливо кивнул.

— Да, Ким. Конечно. Извини меня…

— Я все понимаю… — Ким посмотрел на лампочку, за его спиной послышался характерный звук открываемой кобуры.

Он стоял и смотрел на лампочку — а выстрела все не. было.

— Ну же! — произнес Ким, уже не в силах ждать. Потом медленно обернулся, услышав шорох бумаги.

Рядом с Ральфом стоял тот самый человек в штатском, сам Ральф внимательно читал какой-то документ. Прочитав, взглянул на незнакомца.

— А это законно?

— Абсолютно. Этот экземпляр вам, второй у меня. Я забираю его… — Незнакомец тронул Кима за рукав. — Пошли…

— Куда? — не понял Ким.

— Увидишь. Живее…

Ким медленно вышел из камеры — не иначе, что-то изменилось. Вопрос в том, в какую сторону. Уж не к дознавателям ли его ведут?

У лифта их ждали еще два человека в штатском, однако Ким сразу понял, что это тоже военные. Один из них, что пониже, жестом велел снять с Кима наручники, конвоиры выполнили приказ. Впрочем, второй военный тут же снова нацепил на Кима наручники, уже свои. Ким вскрикнул от боли — внутренняя часть наручников была покрыта острыми зубцами.

— И не вздумай дергаться, — предупредил надевший на Кима наручники военный, вталкивая его в лифт. — Зубы вышибу.

Конвоиры в лифт не вошли — судя по всему, Кима теперь опекали только эти типы. От попытки бежать Ким сразу отказался, сопровождавшие его ребята производили впечатление на редкость серьезных людей.

Как и ожидал Ким, его вывели на посадочную площадку. Окинув ее взглядом, он сразу выделил глайдер его новых провожатых — широкий и приземистый, выкрашенный в защитный цвет. Десантная модель, такие. обычно используются на военных кораблях. Похоже, его везут все-таки не к дознавателям.

Пилот уже ждал в кабине, при их приближении тяжелая бронированная дверь плавно ушла вверх.

— Лезь… — получив толчок в затылок, Ким торопливо нырнул в машину. Два боевика вошли следом и расположились слева и справа от него. Начальник сел рядом с пилотом. Не мешкая, тот сразу поднял глайдер в воздух, это получилось у него довольно лихо.

Не иначе, в его судьбе наметился какой-то поворот. Вроде бы следовало петь от счастья — сейчас бы он уже был мертв, — но особой радости Ким почему-то не ощущал. Более того, Кима страшила неизвестность, и то, как обращались с ним эти люди, наводило на грустные размышления. Он еще может пожалеть о том, что не умер.