разорванные осколками каменного крошева, пятого не видно вообще, Хабалов шипит от боли, зажимая левое плечо. А у меня в голове весело звенят колокольчики — знакомый симптом контузии. Только Шелихов стоит, покачиваясь, посреди кровавых луж.
А из глубины переулка к нам спешат двое очень серьезных молодцов, на ходу извлекая из свернутых в рулон соломенных ковриков… катаны. И опять-таки — росточка в этих ребятишках добрых два метра! Ну, если и не два, то 180 сантиметров — точно! И откуда они такие взялись? Увидев эту 'сладкую парочку', Шелихов выхватывает шашку и, ощерив зубы в недоброй ухмылке, движется им навстречу. Блин, а я не рассказывал своим ребятам о приемах кендо! Сейчас ведь моего верного паладина на куски построгают…
Странно, что я недооценивал казачье искусство фехтования. Егорка закрутил шашку вокруг себя с такой скоростью, что она просто-таки слилась в единую серебристую полосу, кольцом опоясывающую атаманца. Интересно, интересно…
Бл…ь! Да что это я — совсем, рехнулся что ли? Кой пес «интересно»? Это ж ведь меня убивать пришли, а я — точно кино смотрю!!! Пора и мне вмешаться в это развеселое действо!
'Смит и Вессон', извлеченный из кобуры одного из убитых казаков, быстро плюется огнем три раза подряд. Что, косорылые, вкусно? То-то, это тебе не мисо[63] у тещи наворачивать и не суши скирдовать! Один из нападающих сломанной куклой валится на бок. Второй пытается уклониться от пуль и тут же подворачивается под вихрь казачьего клинка. Есть!
— Вставай, государь, иттить надобно, там еще двое сюда бегут! — Почему-то радостно (или мне так кажется из-за контузии) сообщает Егорка, вытирая клинок шашки о полу кимоно поверженного противника.
В глубине переулка действительно появляются две характерных рослых фигуры. Мы с Шелиховым торопливо выпускаем по японцам остаток патронов в барабане. Нападающие залегают.
Пользуясь оперативной паузой, я обращаюсь к нашему раненому товарищу:
— Сергей Семенович, ты сам-то идти можешь?
Хабалов начинает уговаривать нас бросить его прямо здесь, оставив патронов. Он, мол, сумеет здесь продержаться до подхода… Не слушая его слов, мы с Шелиховым помогаем ему встать, и с трудом выбираемся из прохода на заваленный битым камнем и трупами 'магистральный проспект' и… тут у Хабалова разлетается голова! Меня густо обдает брызгами крови и мозгов. Ну, ни хрена себе! Такое поражающее действие могут нанести только… пули «дум-дум»! Неужели их уже изобрели?! Значит, все-таки, иновременцы… То-то я смотрю — ростику в этих «лбах» не по нынешней низкобелковой диете!
Шелихов толкает меня в одну сторону, а сам, отвлекая внимание снайпера, зигзагом бежит в другую. Рядом с ним вырастают фонтанчики выбитой пулями земли. Эге! Кроме снайпера совсем рядом еще двое с револьверами! Я вскакиваю, как ужаленный и, петляя, словно взбесившийся заяц, мчусь назад, к своему конвою. Мимо свистит пара пуль — и это все! Похоже, что японцы просто растерялись, не понимая толком, в кого стрелять! Эх, Сергей Семеныч… Сергей Семеныч… Даже ценой своей смерти отвел глаза гадам! Выходит, что террористы решили: раз два человека, рискуя жизнью, старательно тащат раненого — он важная птица! Наконец мне вроде бы удается добежать до кортежа и затеряться среди нагромождений карет, конских трупов и мельтешащих людей. Уж снайпер то точно меня потерял. Пригнувшись, я пробираюсь вперед. Неожиданно я налетаю на Георгия. 'Милый братец', похоже, всерьез решил за меня заступиться. По крайней мере, именно на эту мысль наводят револьвер в правой руке и обнаженный кортик — в левой. Глаза его безумно вытаращены, похоже, что он сам не очень соображает — где находится, но, разобравшись, кто перед ним, он кидается ко мне:
— Почему ты еще здесь?! — ого, как 'его высочество' заговорили! — Немедленно уходи на крейсер, здесь очень опасно!
— Спокойно, Егорка. Своих не бросаю. Сейчас вместе и уйдем…
Близкий взрыв заставляет нас пригнуться. Еще один фугас? Солидно подготовились ребята!
Внезапно Георгий с каким-то звериным криком бросается на меня. Я не успеваю понять, в чем собственно дело, когда он начинает заваливаться на бок. С трудом успеваю подхватить смертельно раненного «брата» (в ранах я разбираюсь). Руки Георгия прижаты к груди, а из-под сцепленных пальцев, толчками, выплескивается темная кровь. Я с трудом отрываю взгляд от этого 'живого источника' и поднимаю глаза. Господи!..
Человек в разорванном кимоно целится в меня из револьвера. На такой дистанции уклониться невозможно. Ну, все, отцарствовался…
Нет?… Револьвер впустую щелкает курком. Террорист уже успел расстрелять все патроны и последний достался «брату». Выплюнув энергичную фразу, японец отбрасывает разряженное оружие. Но мне от этого не легче: парень одним махом обнажает клинок, хоть и вдвое меньше катаны, но все равно солидный, и делает шаг в мою сторону… А я… Адреналиновый допинг, подстегнувший меня в момент снайперской атаки, закончил действие. Ватные после контузии ноги почти не держат — я глупо стою столбом, придерживая легкое тело Георгия.
Неожиданно животное торжество на лице убийцы сменяется выражением крайнего изумления. Из груди японца высовывает свой кончик сабля. Ноги его подламываются, точно из них разом вынули кости, косоглазый рушится на колени. А моему взору открывается греческий принц, застывший в картинной позе, продолжая удерживать рукоять проткнувшей нападавшего сабли. Чудны дела твои, Вседержитель! Видно, этому греку на роду написано спасти цесаревича Николая[64]…
— Кузен, вы не пострадали? Похоже, что я успел вовремя, — обращается ко мне Георг с легким поклоном. И тут же заметив мою страшную ношу, — Боже, что с вашим братом?
Что? А так не видно? Георгий со стоном приоткрывает глаза, находит меня взглядом:
— Хорошо, что ты уцелел, Олег…
И, правда, непло… Что?! Как ты меня назвал?!! КАКОЙ ОЛЕГ?!! Георгий между тем хриплым шепотом продолжает:
— Ты им еще всем покажешь… Ты сильный… Они… Им не справиться… Жаль, что я не буду с тобой… Теперь… — он замолкает надолго. Я осторожно опускаю его на землю, наклоняюсь поближе:
— Братка, ты кто?
— Ле… Леонид…
Похоже — все. Финиш… Леонид? Да, дела… И защищал меня? Фантастика…
Теперь около меня сгрудились все мои спутники. Греки прямо-таки лопаются от гордости и тараторят без умолку, обсуждая перипетии окончившегося боя. Атаманцы и стрелки стоят молча. На подошедших Васильчикове и Ренненкамфе просто лица нет — они прекрасно понимают, что спасло нас только чудо. Появляется Шелихов, начинает говорить что-то о ликвидированных снайперах, но, увидев Георгия, замолкает. 'Не переживай, Егор — счет все равно в нашу пользу!' — устало думаю я. Господа офицеры ждут дальнейших приказаний. Пожалуй, надо возвращаться. Васильчиков коротко взмахивает рукой, меня снова окружают уцелевшие атаманцы. Мы поворачиваем в порт…
Неожиданно мое внимание привлекает странный персонаж. Только что этот немолодой высокий японец смирно стоял в толпе, а вот теперь, решительно расталкивая людей, идет ко мне навстречу.
Дэндзиро Хирикава спокойно шел навстречу своей смерти. Они проиграли. Дэндзиро даже не предполагал, что может натворить человек, взращенный не в рафинированном XXIII столетии, а в кровавом и хищном ХХ веке.
Дэндзиро не ощущал разочарования. Они сделали все, что от них зависело. Они боролись за свою родину, за бессмертную славу древней Ямато, но потерпели поражение. Матрикант собрал и обучил такую сильную команду, что соратники японца оказались слабее. Как эти длинноносые варвары бросались на картечницы! Неприятно признавать, но их дух был не слабее японского. А как быстро и страшно расправлялись их стрелки с его людьми! И в бое на мечах не уступали. Это не стыдно: проиграть тому, кто сильнее и хитрее тебя. Так учит древний кодекс Бусидо, а заветам этого кодекса бывший младший бухгалтер финансового отдела компании «Комори» Дэндзиро Хирикава следовал всю свою жизнь. Проигравший не должен оставаться в живых. Он сейчас окажет этому росске последнюю почесть. Тот заслужил ее…
Хирикава полуобнажил меч и начал обматывать клинок плотным оби[65]. Несколько русских подались было вперед, но росске коротким жестом остановил своих людей. 'Он понял. Он
