Вместе с Рашадом дежурим на вахте с 4 до 6 часов. Едва выбравшись из рубки, замечаю по левому борту серебристую линию, — по-видимому, пакистанскую землю, а также мутное от песка море, из чего с уверенностью делаю вывод, что мы находимся вблизи побережья. Мы не имеем навигационной карты индо-пакистанского побережья, однако силы природы несут нас именно туда, прямо на высокие рифы, обрамляющие бухту Ормара, где, убрав парус, мы бросаем оба якоря. Волны и сильный ветер треплют ладью. Мы не уверены, удержат ли якоря, и действительно, лодку медленно сносит к берегу, о который с шумом разбиваются морские валы. Делаем попытку зацепиться веслами за мелкое дно, однако оно оказывается слишком твердым. Остается положиться на удачу. Целую ночь с тревогой вслушиваемся в бьющиеся о берег волны в 200 метрах от нас и на рассвете, к великому счастью, обнаруживаем, что якоря прекрасно держали лодку в море, не дав ей разбиться о скалы. Шторм постепенно утихает, можно спокойно глядеть на сухой сверкающий берег, где шествуют караваны верблюдов и стада коз. В резиновой лодке отправляемся на разведку. Ступив на землю, расходимся в разных направлениях, чтобы познакомиться с Ормарой, а заодно и передохнуть от долгого принудительного совместного житья на «Тигрисе».

Добираюсь, утопая по колено в ослепительно белом песке, до соломенных хижин, которые замечаю лишь в последний момент, поскольку их соломенный цвет сливается с таким же цветом гор, богатых ископаемыми, минералами, поднятыми со дна моря в результате вулканической деятельности. Под лучами палящего солнца, среди низких хижин из пальмовых листьев бродят редкие люди. Ко мне приближаются трое мужчин. Сначала они разглядывают меня, а затем знаками дают понять, что готовы помочь мне поднести сумку с фотоаппаратами. Я вызываю в них гораздо большее любопытство, чем они во мне. Мужчины ведут меня к своим хижинам — не столько показать их мне, сколько показать меня своим сородичам.

Мы идем по песку, где нет ни тропинок, ни следов человека: следы тех, кто прошел тут перед нами, занесло ветром. Зелени никакой, за исключением двух пальм. Наверное, когда-то сюда ветер принес пару семян с далеких берегов. Кажется, будто эти люди уцелели после кораблекрушения и живут здесь наподобие Робинзона Крузо. Каждая семья должна полностью обеспечить свою жизнь: выстроить собственный дом, заниматься рыболовством, держать кур, коз, овец, а некоторые счастливчики — даже ишака или верблюда. Здешние люди должны уметь лечить себя, шить себе одежду из цветной ткани, которую доставляют сюда кочующие купцы, должны уметь консервировать (без всяких холодильников) излишки, возникающие в период хорошего урожая. Козам на вымя они надевают что-то вроде лифчика, чтобы голодные козлята не высасывали все молоко, которое предназначено детям. Еще два года назад во всем селении Ормара не было питьевой воды и жители употребляли морскую, черпая ее из выкопанного на самом берегу колодца. Сегодня тут существует водопровод; по нему вода поступает издалека — за 25 миль, наполняя большую цистерну, к которой непрекращающейся процессией идут мужчины с верблюдами и ишаками, несущими пластмассовые бидоны, подходят группами женщины в цветных одеждах с глиняными или алюминиевыми сосудами на голове.

Вчера вечером меня остановил какой-то человек, осветивший мое лицо электрическим фонарем. Он, видимо, охранял своих людей, которые затем появились из темноты. Окружив меня, они знаками потребовали объяснить, кто я такой и что мне надо. Я, в свою очередь, дал им понять, что хочу переговорить с местным главным учителем школы, который, по моим расчетам, должен говорить по- английски. Его вызвали по телефону, и спустя пять минут появился главный учитель в сопровождении нескольких, тоже пожилых, людей. Учитель действительно говорит по-английски. Он приглашает меня в чайхану на чай и рассказывает, что в Ормаре до сих пор был только один европеец, добравшийся сюда с суши за 600 километров из Карачи.

В обществе этих людей, бедных материально, но богатых духовно, нечего опасаться, что останешься без еды, даже если нет денег. Из каждой хижины выходит ее обитатель, предлагая чай, чапати (хлеб), яйцо.

В день нашего отплытия сотни мужчин, а также дети под руководством своего учителя собираются на берегу возле «Тигриса» и прощаются с нами, исполняя особый танец под аккомпанемент барабанов. Среди танцующих нет женщин, они не должны показываться на людях: наверное, очень красивые…

В золотисто-фиолетовом цвете заката на мозаике лиц этих мусульманских жителей Ормары я как бы прочитываю приключения различных народов, которые, пройдя через моря и океаны, оказались здесь и, соединившись друг с другом, оживили пустыню. Я думаю об этом потому, что и мы с нашим «Тигрисом», ладьей прошлого, очутились в Ормаре не по своей воле. И если бы норвежский корабль «Ясон» не пришел за нами из Карачи, если бы не было дороги, соединяющей Ормару со всем прочим миром, если бы не радио у нас на борту — одним словом, если бы мы на самом деле были точно такими же, какими были шумеры, и находились бы в их условиях, то вполне вероятно, что нам пришлось бы остаться в Ормаре и смешаться с местным населением, чтобы выжить.

Разумеется, люди прошлого путешествовали со своими женщинами и семьями, как и подобает настоящим обитателям Земли, которые, где бы они ни очутились, хоть в пустыне, способны, не дрогнув, продолжать свое существование. На наших же современных кораблях путешествуют одни мужчины, будто женщинам этого не дано. И мы, оторвавшись от своих семей, стремимся к абстрактным целям, к каким-то своим заветным, причем точно известным вершинам, откуда мы обязательно вернемся к тем, кто нас ждет. Мы по-прежнему находимся во власти греческих утопий, и в каждом из нас, мужчин, отражается Одиссей, а в наших женщинах — Пенелопа, героические, но самоуничижительные собирательные образы мужчин и женщин.

Мы устремляемся в сторону Карачи, находящегося в 140 милях к востоку. Долина Инда представляет собой один из крупнейших центров Древнего мира. Археологи раскопали недавно в нескольких районах Месопотамии древнейшие печати из Долины Инда и высказали предположение, что между этими двумя географически отдаленными цивилизациями существовала культурная связь по меньшей мере 4000 лет назад. Недавно было установлено, что крупные города Мохенджодаро и Хараппа имели связь с городами на побережье океана.

3 февраля.

Вся наша экспедиция едет на автобусе осматривать Мохенджодаро — город, существовавший за 2500 лет до нашей эры. Мы проезжаем мимо мощного исламского форта Кот-Диджи, расположенного в археологическом районе; сделанные в нем находки относятся к доисторическому периоду.

Когда едешь по долине Инда, история возникает перед тобой не в виде научных открытий, памятников или музеев. Она прочитывается в различных слоях земли, скопившихся здесь в результате речных разливов, один на другом, постепенно похоронив под собой прошлое. Историю видишь и чувствуешь в человечности местных жителей, которые глядят на меня, словно из другой эпохи, так же, как смотрели на меня мои родители, отчего я чувствовал себя их сыном. Наше вчера — Азия, наше сегодня — Европа, неужели наше завтра — Америка?! А может быть, Европа всегда находится в настоящем, подвергаясь воздействию как вчерашнего, так и завтрашнего…

Множество людей, обрабатывающих поля, мелиорированные с помощью вод Инда, шагающих по пыльным дорогам к базару, есть сохраняющийся в тысячелетиях неизменный образ здешнего человека. Несмотря на то, что поверх телеги, которую тащат быки, лежит радиоприемник. Мне кажется, что всё приходящее к этим людям извне усваивается ими, обратный же процесс почти невозможен.

И действительно, сельская телега, которую тащит пара быков, точно такая же, какой пользовались 5000 лет назад. Такую же глиняную модель мы видим в музее Мохенджодаро, фантастическом кирпичном городе с бассейнами, санитарно-гигиеническими приспособлениями, домами и улицами, построенными за тысячи лет до римлян и красноречиво свидетельствующими о том, что в этих местах люди были «цивилизованными» задолго до нашего нулевого года.

7 февраля.

Выходим из Карачи. Буксир выводит нас из порта, на этом его миссия кончается. Мы остаемся одни. Совершенно непонятно, куда занесут «Тигрис» силы природы — ветер и морское течение, хотя сегодня-то они наверняка не прибьют ладью к неизвестной земле.

8 февраля.

Попутный ветер отрывает судно от Пакистана и направляет на юго-запад. Тем временем «Тигрис» успел как следует напитаться водой и осесть. Поверхность моря теперь всего в 40 сантиметрах под нами. Эйч Пи заметил на борту мышь. Хочется верить, что она здесь в единственном числе, так как мышиная