аймара и месопотамских — для болотных арабов.

«Сады Эдема» не совсем то, что называется раем земным. Спим на матрасах, разложенных прямо на полу, а воды, впрочем как и света, нет. Мне выпала привилегия спать в двухместном номере вместе с Туром.

На следующее утро приступаем к работе: тянем веревки, пилим доски, режем и сшиваем парусину. И все это под ярким солнцем. Группа представителей Би-би-си — пять человек — снимает на пленку каждое наше действие, и фильм стоит дороже экспедиции.

В строительстве «Тигриса» принимает участие масса людей, счастливых оттого, что могут пожить вот так, вместе, и к тому же заработать.

30 октября.

Начинаем ломать глиняную стенку затона, чтобы проложить стапельные салазки для спуска ладьи на воду. Тур все уже давно продумал, тем не менее обсуждает с экипажем каждую мелочь, и каждый норовит сказать что-то свое, хотя чаще всего лишь для того, чтобы шеф его заметил. Тур не распоряжается, он от начала до конца следует собственной идее, к которой мы примкнули добровольно и с энтузиазмом, почему и следим за собой, соблюдаем дисциплину, отдаем нашему руководителю все силы и умения.

Ежедневно подъем в 5 утра. Встаю разбитый от вчерашних трудов, мучает боль в опухшей ноге, но едва вижу остальных, мгновенно пробуждаюсь окончательно, всем своим видом показывая, что готов работать. Часов в шесть, с появлением солнца, принимаются щебетать птицы, выходят из своих глинобитных домов люди, слышны нежные голоса женщин и детей; одни мужчины хранят молчание. Затем солнце поднимается высоко над землей и становится не только светом, но и жаром, который оглушает, как «там-там», но мы работаем и работаем, будто в скандинавском тумане, без передышки. В конце концов наступает вечер, принося облегчение, и все дневные заботы и тревоги тают в его прохладе.

Мы работаем, как стахановцы, но Юрий иронически замечает, что здесь у нас капиталистический способ производства. Болотные арабы не выдерживают нашего ритма и то и дело уходят посидеть в тени пальмы.

Разговор идет исключительно по-английски, а я не в ладах с ним. От рождения владеть английским — то же, что иметь в кармане диплом. Такой человек без труда понимает разнообразные идиоматические выражения, по большей части присущие разговорному языку. По-моему, английский язык собирается окончательно колонизировать весь мир.

Затягивая веревки, я надорвал себе шею, двинуться не могу от боли, но молчу. Тору грохнулся с высоты «Тигриса» на землю, но умело скрывает свою боль. Норман вылетел на машине в кювет с шоссе, явился в гостиницу раненый, но продолжает трудиться. Тура осаждают понаехавшие со всего света фотографы и кинооператоры, однако он исправно выполняет свои обязанности — руководит постройкой корабля.

8 ноября.

За работой быстро пролетают дни. После работы сил ни на что не остается. Водружаем 14-метровую мачту, устанавливаем на палубе две бамбуковые рубки, обтянутые циновками из тростника «казаб». Тем временем от работы укрепляется тело, которое с каждым днем делается все более тренированным, приобретают эластичность мышцы и суставы. Поэтому

с каждым днем все легче и даже хочется ходить и вообще двигаться под горячим солнцем.

Подаренное одним антропологом хорошее вино позволило нам забыть на этот вечер про «Тигрис», и мы впервые за время нашего знакомства славно отдохнули и посмеялись в простой дружеской обстановке.

9 ноября.

Через два дня все должно быть готово к спуску «Тигриса» на воду, так как на этой церемонии будет присутствовать министр информации. Любовно прикрепляем к берди деревянные конструкции, которые будут удерживать обе рубки, мачту, мостик. Целый день возимся с веревками, каждый узел вяжем заботливо и тщательно.

10 ноября.

Снова веревки, от которых горят руки. Индейцы аймара закончили свою работу. Корпус «Тигриса» готов, остается оснастить палубу. Болотные арабы зарезали овцу и ее кровью окропили «Тигрис». Аймара уезжают к себе в Боливию. Тем временем маляры старательно красят снаружи гостиницу «Сады Эдема» к приезду министра: министры любят чистоту и опрятность.

11 ноября.

Министр не приехал, зато собралось множество местных жителей со всей округи, а также работающие в Ираке русские, итальянцы, немцы. Вывешиваем на «Тигрисе» флаги стран, откуда приехали участники экспедиции. Посередине развевается флаг Объединенных Наций.

Тур произносит речь, в которой упоминает шумерскую Месопотамию как колыбель цивилизации. Режут еще одну овцу, и Гатаэ, бригадир наших болотных арабов, разукрашивает нос ладьи отпечатками окровавленных ладоней, после чего внучка Гатаэ подходит с кувшином к «Тигрису» и поливает его корпус водой из Тигра. Начинается спуск на воду. Сотни жителей наблюдают, как тростниковое судно медленно движется к реке. На закате дня наступает волнующий момент: «Тигрис» касается носом воды. За шумом аплодисментов почти не слышно треска салазок, которые, не выдержав нагрузки, сломались, отчего корма ладьи осела на землю. Полкорпуса «Тигриса» осталось на берегу, вот-вот перетрутся и лопнут веревки, обхватывающие нежный тростник берди. Возникает паника. Все наперебой бросаются на помощь. Вооружившись лопатами, прокапываем канаву и подводим под корму домкраты, чтобы приподнять судно. Сто человек безрезультатно пытаются сдвинуть его с места. Уже в темноте появляется советская бригада с огромным грузовиком, который, словно танк преодолев все наземные препятствия, уперся радиатором в корму. Ревет мотор. После нескольких неудачных попыток столкнуть судно с берега «Тигрис» наконец соскальзывает в воду и как лебедь покачивается на поверхности шумерской реки. Мучительные роды состоялись, и мы топчемся на берегу в каком-то вялом оцепенении.

Членов экипажа одного за другим подкашивает жестокий грипп с высокой температурой. Юрий мужественно лечит заболевших. Всей душой надеюсь, что беда сия минует меня. Кто еще здоров, наивно верит в свой иммунитет, однако заболев, свято уверен, что с ним это произошло совершенно случайно.

Постепенно проникаясь атмосферой экспедиции, все больше становлюсь другим человеком. В мыслях я уже плыву через океан, но тело, увы, как тяжкий груз, сдерживает мои порывы. Дневник вести и то не хочется. После изнурительной работы ни на что не остается сил.

Старт назначен на 23 ноября 1977 года. Нас провожают тысячи людей. Кругом ведут киносъемку, фотографируют, выступают с речами. Отправлению ладьи сопутствуют сумятица на берегу и полный беспорядок в наших вещах на борту, погруженных второпях так, что до сих пор непонятно, где что лежит. Как мы во всем этом разберемся, трудно сказать.

С берега отдают концы, и начинаются испытания. Мы с Туром стоим у рулей и, совершив несколько маневров, убеждаемся, что лодка нас слушается. Норман зычным голосом отдает команду поднять парус, который сразу же наполняется ветром и тащит нас к югу, на середину Шатт-эль-Араба. Теперь все гораздо проще. С противоположного берега этой реки потомки древних шумеров прощаются с нами громкими криками, дети пытаются бежать вслед за нами, проваливаясь по колено в грязь.

Течение вроде бы нам благоприятствует, как вдруг на излучине ладью начинает резко сносить к восточному берегу, прямо на мелководье. Левое рулевое весло нещадно скребет дно реки, к счастью не каменистое. Необходимо срочно поднять весло, убрать, иначе оно просто сломается или разнесет мостик, к которому привязано. Оказывается, мы сделали руль слишком тяжелым, слишком толстым по отношению к несущим его конструкциям, и надо где-то пристать, чтобы обтесать его и сделать более пропорциональным. Найдя такое удобное место, бросаем якорь и уже под вечер вспоминаем, что неплохо бы и закусить. Но чем? Как? Весь провиант похоронен под грудами веревок и прочего груза. Я не кок, но отвечаю за камбуз и страдаю от всей этой путаницы и беспорядка, от неопытности некоторых моих товарищей. Разжигая примус, чтобы сварить спагетти, я думаю: почему в такие плавания не приглашают простых людей, тех, кто занимается нормальными и полезными для жизни делами, например повара, плотника или портного, умеющего шить и латать паруса?.. Наверняка древние люди именно так и поступали. Ну, а в наши дни путешествуют, разумеется, одни герои…

Стоим на якоре три дня, приводим в порядок груз и по-новому устанавливаем рули. 26 ноября, после