сегодняшний, можешь снять его.

Туа-Туа тихо ахнула.

Петрус Миккельсон поглядел на свои часы.

— Скоро придут, — сказал он. — Если ты хорошая девочка, возьмем тебя в лодку.

— Какую лодку? — спросила Туа-Туа.

— Которая на остров пойдет. — Миккелев отец понизил голос. — Понимаешь, дом будет взорван. Но только никому ни слова. А все Юаким виноват.

Туа-Туа разинула рот.

— Взо-взо-взо?.. — бормотала она.

Петрус Миккельсон прижал палец к губам.

— Слово — серебро, молчание — золото, так записано в старательском уставе. Разуйся и иди на цыпочках на чердак, там найдешь Миккеля. Если услышишь крик здесь, на дворе, хватай бабушкин кувшин — он в кладовке стоит — и беги со всех ног к пристани. Не с пустыми же руками бежать!

Веснушки Туа-Туа стали алыми, как клюква в сметане, но она понимала: спрашивать бесполезно. Может, Миккель знает? Она поздоровалась с бабушкой и юркнула вверх по лестнице, держа башмаки в руке.

И вот появился богатей Синтор.

Солнце припекало — у-уф, жарко! Синтор ехал верхом на своей Черной Розе. За ним трусили одиннадцать батраков с ломами и топорами. Они несли длинную лестницу.

Бабушка пригорюнилась в углу возле печки. «Хоть бы мне ослепнуть и оглохнуть», — подумала она.

Вот уже копыта Черной Розы стучат во дворе.

Петрус Миккельсон нагнулся и тихонько постучал по водосточной трубе. В тот же миг сверху донесся шум: Грилле встал с кровати.

— Кого я вижу — господин Синтор! — сказал Петрус Миккельсон и даже сигару изо рта вынул. — В такую рань! И то больно уж погодка хороша! Уж не на рыбалку ли?

Богатей Синтор побагровел, глаза его превратились в щелочки.

— Это что такое! — завопил он. — Где вещи?

— В доме, — ответил Миккельсон-старший. — Когда ветер западный, нехорошо дом сносить — дурная примета. Я и подумал — отложим до завтра.

— Кто тебе этакий вздор в голову вбил?! — прорычал богатей Синтор.

— Юаким, — сказал Миккельсон-старший.

Но богатей Синтор был не из тех, кто тратит время на пустые разговоры. Он соскочил с коня и крикнул батракам:

— Начнем с крыши! Черепица старая — прямо бросайте вниз! Потом окна. Да поосторожнее: стекла пригодятся для курятника!

Петрус Миккельсон опять постучал по трубе. Мгновение спустя на двор выскочил плотник Грилле. Он успел надеть лишь один башмак; брюки натянул прямо на ночную рубаху. Зато голос у него был зычный и сердитый, так что только держись!

Батраки приставили лестницу к стене, один уже карабкался вверх. Плотник нахмурился.

— Что тут творится?! — заорал он.

— Дом сносят, вот что! — заорал в ответ богатей Синтор. — За тобой еще должок остался, но это после. А пока посторонись, сейчас черепица полетит!

Плотник сначала побагровел, потом побледнел, как бумага.

Он сделал глубокий вдох и выпалил:

— Сноси на здоровье, Малькольм Синтор. А только не вини меня, если кто ломом в заряд попадет. Мое дело было предупредить.

— Какой там заряд?! — вскричал богатей Синтор.

Но плотник уже повернулся к нему спиной. Он оттолкнул Миккельсона-старшего, распахнул дверь настежь и завопил:

— Женщины и дети, первыми в лодку! Живей, коли жизнь дорога!..

После чего схватил Петруса Миккельсона за шиворот, поднял рывком на ноги и скомандовал:

— Чего расселся, Миккельсон! Грузи их в лодку и на Островок, пока дом на воздух не взлетел! Прощай, на тот случай, если больше не увидимся!

Богатей Синтор уронил лом на землю. Из дома выкатилась кубарем Туа-Туа Эсберг, крепко прижимая к себе кувшин бабушки Тювесон. Рыжие волосы развевались, точно пламя.

— Весла под кустом! — крикнул плотник вдогонку Петрусу Миккельсону.

А вот и сама бабушка мчится с Боббе на руках. Юбка хлопала по ее худым ногам, пес завывал, словно голодный волк.

Богатей Синтор стал красный, как свекла, и сердито прикусил ус.

— Что все это значит?! — заорал он.

— Все это Юаким виноват! — крикнул плотник от сарая.

Он уже выпустил на волю овечку и теперь стоял с таким видом, что лучше голову даст себе оторвать, чем сделает хоть один шаг к дому.

— Какой такой Юаким?!

Плотник отошел в сторонку и плюнул три раза, будто увидел черную кошку.

— Оно как получилось: Юаким шел на гору Броккель взрывать. Да и забыл у нас ящик с зарядами.

— Какими такими зарядами?! — взревел богатей Синтор.

— Динамитными, — ответил плотник. — Целый ящик на крыльце оставил. Тут-то бабка Тювесон и вспомнила про муравьев.

Поглядеть на богатея Синтора, так можно было подумать, что он желал бы послать всех бабок Тювесон туда, где перец растет. И всех плотников — тоже!

— Какие еще муравьи?!

Плотник Грилле сморщился, точно ему захотелось чихнуть. Потом покосился на крышу — окошечко приоткрыто.

— Да которые в доме у нас, — сказал он. — И шуршат, и скрипят в бревнах, ну, просто покоя не дают, даже в воскресенье. Вот бабка Тювесон и говорит: она-де слыхала, будто муравьи динамитного духу не выносят. Что ж, проверим, говорю, и давай в стенах дыры вертеть. А точнее сказать, шестьдесят два заряда рассовал. Тому уже три года.

Вчера целый день дыры искал. Да разве найдешь, я ведь их тогда глиной замазал.

Синтор стал белее мела.

— Эт-то… в…все бре…брехня, конечно! — пробормотал он.

— А я что сказал? — подхватил плотник. — Думаешь, муравьи ушли? Хоть бы один! А динамита в стенах столько, что как захочешь чи-чи-чи-хнуть, — плотник отвернулся и зажмурился, — то хоть за сарай прячься.

У богатея Синтора вздулись жилы на лбу.

— Бреши кому-нибудь другому!.. — заорал он. — Эй, наверху, начинай!

— Ка-а… ка-а… ка-ак хотите, — сказал плотник и чихнул.

Первая черепица полетела с крыши в крыжовник тр-р-р-ах! — и разбилась вдребезги.

Никто не заметил руки Миккеля Миккельсона. Лишь на мгновение мелькнула она в окошке. Что-то зашипело совсем тихо, как муха жужжит в паутине, и рука тут же скрылась опять.

— Давай, давай, чего ждешь! — скомандовал Синтор батраку.

Батрак протянул руку за следующей черепицей.

Ба-ах-х-х! Над домом поднялся клуб дыма. Батрак разжал пальцы, проехал по крыше и шлепнулся в крыжовник.

Остальных батраков точно ветром сдуло.

Богатей Синтор качнулся и схватил за хвост Черную Розу, чтобы устоять. Но лошади — беспокойные животные, к тому же пальба действует им на нервы.