Не очень беспокоилась Надя, приглашая гостя в свое сверхскромное жилище. Ей было все равно, что подумает о ней этот Володя. Она уже успела забыть его милую улыбку и все еще была под впечатлением своего разговора с Ритой: замужество — враг, а неизбежные дети — гибель для женщины, посвятившей себя пению.

— У вас очень уютно! — оказал Володя, когда они зашли в крошечный коридорчик и он помог ей снять пальто, но был награжден таким ироничным взглядом, что осекся и продолжать не рискнул.

— Будет уж вам! Чего тут уютного? Проходите, сейчас чай будем пить.

— И вы одна живете? — спросил он, когда Надя, уже переодетая в гороховое платье, ставшее теперь домашним, вернулась с двумя чайниками в руках. Заварки не пожалела.

— Не одна, а с Богом! — улыбнулась наконец она, сменив гнев на милость.

— И не скучно одной?

— Нет! Я не знаю, что такое «скучно», — ответила Надя, доставая из «антикварного» шкафчика чашки, блюдца и все, что полагалось к столу.

— Вы хотите сказать, что к вам и гости не ходят?

— Какие гости вас интересуют?

— Ну, разумеется, сильный пол!

— Вы первый, если причисляете себя к сильному полу.

— А Вадим?

С ее лица не сходила улыбка, и она весело ответила:

— Вадик пытался выяснять со мной отношения неделю назад, у подъезда, — подчеркнула она, — но недостаточно вежливо, пришлось его слегка огорчить! По-моему, он обиделся.

— Это правда? — заглядывая ей в глаза, живо спросил он и накрыл своей ладонью ее руку на столе.

Лицо Нади вспыхнуло и зарделось обидой. Она резко выдернула свою руку.

— Какое у вас основание не верить мне? — высокомерно произнесла она и поднялась из-за стола.

Вид у Володи был крайне растерянный.

— Потому что если вы сказали правду, то я потерял друга.

«До первой женщины, и вся их дружба врозь!» — сказала Вольтраут, а я ей не поверила тогда».

— Надеюсь, не он посоветовал вам явиться ко мне с бутылкой?

Володя молча допивал свой чай, а она, между прочим, заметила себе, что глаза у него совсем не холодные, как ей показалось сначала, а волосы, подсвеченные оранжевым абажуром, отливают темным золотом. Наконец он допил и поставил свою чашку на блюдце.

— С Вадимом я разберусь… Но пришел я к вам, потому что мне хотелось вас видеть!

— С бутылкой! — ядовито заметила Надя.

Он пропустил ее реплику мимо ушей.

— Когда я увидел вас у Гриши на вечере, — продолжал он задумчиво, не поднимая глаз от стола, — мне показалось, вот та девушка…

— К которой можно зайти запросто с бутылкой, — лихо ввернула Надя.

— Нет, которую я мог бы полюбить, — докончил Володя и, как бы ожидая ответа, прямо взглянул ей в глаза.

Но Надя с ответом не спешила, она молча прислушивалась к себе. Сердце ее забило тревогу: «Зачем? Зачем он так говорит? Ведь я чувствую, что это не просто! Я еще тогда заметила! А мне не надо этого признанья, оно обязывает к ответу, — в полном смятении подумала она. — И самое паршивое, что он мне нравится, я не могу поступить с ним, как с Вадимом или даже с добрым Вальком».

— А когда вы заплакали, тихо и обиженно, мне показалось, что я уже люблю вас…

— Вам показалось! — вкрадчиво сказала она.

— Кто-то сказал, что путь к сердцу мужчины через его желудок. Неверно это! Через жалость и желание защитить обиженную!

— Но я не обиженная! — живо возразила Надя, — И в защите не нуждаюсь!

— Теперь я вижу, что ошибся, а тогда, когда я увидел ваше заплаканное лицо и глаза…

«Надо срочно заканчивать сентименты, а то, чего доброго, разревусь от жалости к самой себе».

— И поэтому решили утешить меня, так? — недобро усмехнувшись, сказала она и опять присела на самый край стула.

— А вот и не угадали! Я ехал и думал, если у вас кто есть, выпьем со счастливчиком за ваше здоровье.

«Вывернулся, как уж между вилами», — эхом отозвался бес.

— А если я одна?

— На это я мало надеялся, но подумал, если мне так посчастливится, тогда выпью с вами на «брудершафт», чтоб называть вас на «ты».

— И обольщать меня ласковыми словами?

— Если вы считаете, что искренние слова могут обольстить вас, тогда…

«Ну, будет! — решила про себя Надя. — Пора и честь знать! Надо повежливее выпроводить его…»

— Оставим брудершафт до следующего раза, — сказала она. — Мне завтра рано вставать, вы уж извините меня!

— Завтра воскресенье, день нерабочий!

— Я еду с первым поездом в Калугу, чтоб успеть завтра же и вернуться.

— Свидание?

— Да, и очень ответственное!

— Жаль, а то я бы мог отвезти вас, но раз свидание, да еще ответственное, тогда я пас. Но брудершафт мне обещан и я жду. Мне трудно называть людей моложе себя на «вы».

— Попытайтесь! — Надя поднялась из-за стола, давая понять, что визит закончен, но догадавшись, что мальчик обижен и уязвлен, на всякий случай, улыбнулась ему, вложив в свою улыбку все свое очарованье.

— Постараюсь! — произнес он, вставая, — И не смотрите на меня с таким ожиданием. Я вас понял, сейчас ухожу!

Надя проводила его до вешалки и ждала, пока он не спеша одевался.

— Вы разрешите еще заглянуть к вам, без бутылки? — шутливо спросил он.

— Не знаю… — неопределенно протянула Надя. Ее не устраивали такие посиделки. «Ни к чему хорошему они не приведут. А то, что в нем бездна обаяния и Бог ведает, какая-то мужская сила, так это «топи котят, пока слепые, едва родившихся на свет», — говорила, в свое время, тетя Маня, а то будет поздно».

Володя почувствовал ее упорное нежелание приглашать к себе и предложил сам:

— Может быть, сходим куда-нибудь?

— Нет, Володя, на «куда-нибудь» у меня нет времени, — честно созналась она.

— А куда бы вы хотели?

О! Это она отлично знала, куда бы ей хотелось:

— В Большой театр!

— В Большой театр? — с недоумением переспросил ее Володя,

— Вы спросили меня, куда бы я хотела? Я ответила. Но это вас ни к чему не обязывает!

— Нет, почему же, — оживился он, — а на какой спектакль?

— На оперу, на любую, даже на «Кармен»!

— Почему даже?

— Я слышала в Большом «Кармен».

— Вы все-таки мне позвоните? Или утеряли мой телефон?

— Нет, не обижайтесь, ни звонить, ни напоминать о себе не стану. Вспомните — адрес известен. Во вторник, в четверг и в субботу я, к сожалению, прихожу после восьми, а то и позже.

Надя уже открыла ему дверь, провожая, когда он остановился и взял ее за руку.