Алексеевне, а это было невозможно. В первый же урок были получены серьезные замечания:

— Надо научиться петь тихо, но так, чтоб тебя слышали последние ряды и галерка, а это намного труднее, чем в полный голос. Начинай с самого тихого piano и постепенно расширяй звук. Не старайся оглушить слушателя мощью звука, заставь его слушать твой музыкальный шепот. Убирай звук, убирай, убирай! Работай диафрагмой, обопри звук! — И чего только не услышала Надя в первый урок, потеряв всякую уверенность, что у нее вообще

что-либо получится.

— Тембр голоса у тебя красивейший, но петь пока еще ты не умеешь. Напеваешь, а не поешь. Голос сильный, красивый, но…

— «Поешь ты хорошо, а целоваться не умеешь», — вспомнила она Клондайка. — Оказалось, что и петь не умею.

В первое посещение Брюсовского переулка Надя припомнила, откуда ей было памятно название «Брюсовский переулок», и дом, где живут одни артисты. Конечно, она знала о нем. Павиан! «Сладострастный Павиан» там, в далеком Заполярье, ночью в хлеборезке рассказал о том, как был арестован его учитель в этом самом доме. И тут же вспомнила даже фамилию: Барышев Никифор Михайлович, артист Большого театра!» Узнать бы у кого-нибудь, жив ли? Вернулся ли? Жаль, что не знаю, в каком подъезде, в какой квартире, а то зайти бы, спросить».

В суете бытовщины: работы, занятий, беготни по магазинам — Надя приходила домой усталая, валилась с ног, как подкошенная, спала без сновидений, непробудно, до утра. Но однажды ей приснился сон. Она была «там», не в хлеборезке, а на пересылке, и на руках у нее была маленькая девочка Катя. Почему Катя? Она не знала, не знала также, была ли это ее дочка или чья-то, но Надя очень любила Катю. Новый начальник лагеря майор Пупышев, не в пример Черному Ужасу, вежливый и обходительный, сказал Наде: «Твоей девочке год, надо немедленно сдать ее в приют для детей репрессированных, а тебе пора работать», — и быстро выхватил ребенка из ее рук. За вахтой, она знала, ждал автобус, специально присланный за ее девочкой. «Нет! Вы не смеете, я свободная, я не репрессированная!» — закричала Надя и бросилась за ним, на вахту. Но дверь вахты уже захлопнулась за Пупышевым, и старший надзиратель Гусь столкнул ее со ступенек. «Отдайте мне девочку!» — Надя кинулась на проволоку предзонника и, раздирая в кровь руки, стала трясти ограждение. «Сейчас меня убьют и я умру», — испугалась она, но выстрелов не последовало. «Рука моя не дрогнула бы из «максима» их всех!» — услышала она за спиной знакомый голос, обернулась, сзади стоял Клондайк и с искренним сочувствием смотрел на нее. «Поздно, поздно, Клондайк! Раньше надо было, пока они еще в силу не взошли!» — закричала Надя и проснулась.

Утром, одеваясь на работу, Зойка-малярка спросила ее:

— Чего тебе снилось? Металась, стонала.

— Руки в кровь порезала во сне, — ответила Надя.

— Кровь во сне видеть хорошо! К кровному знакомству.

— И еще, девочку на руках держала.

— Девочку тоже хорошо. Дивиться будешь новому знакомству «кровному», учти! — захихикала Зойка.

Но никаких знакомств, ни кровных, ни бескровных, не произошло, а угнетенное настроение не покидало ее целый день.

Перед ноябрьскими праздниками Надю посетила редкая гостья-удача, и даже не удача, а счастливый случай. Дело было на исходе рабочего дня. Девушки, отмытые и одетые, уже собрались кто куда. Одни домой, другие, как Надя и Аня, в общагу, когда из конторы прибежала нормировщица Валя и, отозвав в сторону бригадира, шепнула ей на ухо что-то такое, от чего лицо Ани покрылось красными пятнами и она, как бешеная, мигом сорвалась с места и, бросив сумку с вещами, помчалась в контору. Девушки из Аниной бригады подходили одна к другой, в недоумении пожимали плечами: «Что это с ней?» — и, сгорая от любопытства, не расходились по домам. Решили ждать. Через некоторое время с искаженным от ярости лицом влетела Аня и, сотрясая все этажи новостроящегося дома отборной бранью, объяснила все:

— Два с лишним года стою на очереди, как строитель-передовик, ишачу, как вол, сами знаете! И вот! — тут она обвела бригаду взглядом, полным ярости и злобы. — Подходит очередь и предлагают квартиру, знаете где?

— Где? Где? — всполошились плиточницы.

— Где контора! Контора переезжает в другой дом, а квартиру отдают нам строителям-очередникам. Видите ль, горящий ордер! На первом этаже, загаженная всеми, кому не лень. И решетки на окнах, как в тюрьме! А?.. За что же мне такое? Маляры отказались, паркетчики на смех подняли! Видите ль, ордер горящий! Да сгори он, этот ордер, совсем! Кому нужно отстоять в очереди и лезть на первый этаж!

Девушки побросали спецовки и собрались вокруг Ани, высказывая сочувствие ей и неодобрение начальству.

— Первый этаж, дверь на улицу день и ночь хлопает!

— Все в окна заглядывают.

— Унитаз заделали хуже, чем на вокзале.

— Вечно живи, как на улице.

— Машины под окнами день и ночь воняют.

— Страшно на первом!

— Всегда первые этажи обворовывают.

— В парадное войти нельзя, вонь стоит, оправляются мужики? Долго еще горячилась и возмущалась вся бригада, переживая, как личное оскорбление, предложение строителям такой квартиры. Внезапно появился Степан Матвеевич. Злые сплетницы поговаривали, что у него с Аней «роман взахлеб», но в этот раз он был решителен и суров.

— Так! — начал он. — Ты, Сидоренко, два года живешь в общежитии, так?

— Не два, а два с половиной, почти три! — живо возразила Аня.

— Тем более! Сейчас ты вне очереди получаешь ордер на хорошую квартиру…

— Хорошая квартира! — завопила возмущенная Аня. — Каталажка какая-то с решетками на окнах.

— Тьфу! Ну и дура! — сплюнул на пол Степан Матвеевич, теряя терпение.

— Прошу не оскорблять! Я вообще могу уйти с вашего участка!

— Так вот, мое последнее слово! Не хочешь, не надо, другие найдутся, а ты жди-пожди еще год!

— Уж лучше еще год перебиться, чем всю жизнь маяться!

— Лучше, лучше! — загудела бригада на разные голоса.

— Значит, оказалось, никому не нужна квартира, лучше общежитие?

Степан Матвеевич зловеще насупил брови и в гневе застегнул доверху пуговицы на спецовке.

— Нужна! Нужна! Только не на первый этаж!

— Не хотите, значит? Не надо! Так перебьетесь. А ты, Анна! Жди, когда в цековский дом высшей категории пригласят жить! — С этими словами он решительно направился к двери, но тут же круто обернулся и подошел к Наде, одиноко стоявшей у окна. В общий спор она не вмешивалась, на очереди не стояла и работала недавно.

— И тебе, Михайлова, не нужна прекрасная однокомнатная квартира?

— Прекрасная, замечательная!

— Булганину или Микояну предложите!

— Квартира хуже сортира! — голосили наперебой девушки. Надя, боясь нарушить негласный договор или, как сказали бы в Воркуте, «саботаж», молчала.

— Ну, говори же! — прикрикнул на нее Степан Матвеевич.

— Нужна! — робко произнесла она. — Только я ведь не на очереди…

— Иди за мной в контору, — приказал Степан Матвеевич и победоносно взглянул на Аню. Та тотчас отвернулась.

Девушки бросились уговаривать Надю не брать ордер, подождать.

— Стоит еще потерпеть немного и можно получить хорошую! Строителям все время понемногу выделяют жилплощадь, — уверяли они Надю.

Но она, сказав «да», уже никогда не отреклась бы от своих слов. Кроме всего, ее совсем не страшила