сорвалась только что подъехавшая машина. Раздались крики, свистки, закружился людской водоворот.
Около меня начала собираться толпа. Какие-то люди пытались отнять у меня Юру.
Кто-то пронзительно кричал: «„Скорая“! „Скорая“!»
Я увидела белые рукава. Рукава потянулись к Юре.
Я попыталась отстранить их, выставила локоть и крепче прижала ладонь к красному пятну на широкой груди.
Пятно разрасталось, и разрастался внутри моей души ужас, заполняя ее всю.
Спокойный голос где-то совсем рядом приказал:
— Позвольте мне помочь ему.
Я не позволила, и голос добавил, объясняя:
— Я врач. Я помогу ему.
Я не сразу поняла, и поверила тоже не сразу. Казалось невозможным убрать руку с красного пятна. Голос продолжал настойчиво убеждать меня.
Я поверила и отдала ему Юру. Но сначала нагнулась и поцеловала его в лоб.
Он открыл затуманенные, невидящие глаза, прошептал:
— Лена.., жива.
И мы оба потеряли сознание.
Сознание возвращалось ко мне медленно. Просто мозг отказывался включаться, не желая вспоминать, не желая участвовать в кошмаре происходящего.
Когда же это все-таки произошло и воспоминания навалились на меня, главными чувствами оказались усталость и страх. Юра…
Я открыла глаза и установила, что лежу на диване в кабинете мужа.
Сам Костя стоял на коленях у моего изголовья. Я близко увидела его бледное, встревоженное, постаревшее лицо. Он вздохнул, встретив мой взгляд:
— Как ты?
— Нормально. Юра жив?
'Костя кивнул и вдруг уткнулся лицом мне в грудь.
Я с трудом подняла непослушную руку и положила на его вздрагивающее плечо.
Незнакомый дрожащий тоненький голос откуда-то сзади проговорил, всхлипывая:
— Юру увезли в больницу. С ним поехал Олег.
Все сидят в конторе, ждут, когда он позвонит. Начали подъезжать те, кто сегодня не работает, на случай, если в Склифе не хватит донорской крови.
Героическим усилием повернув гудящую голову, я обнаружила источник звука. Вера Игоревна, заплаканная, с растерянным взглядом, не похожая на себя. Неудивительно, что я не узнала ее голос.
Выяснилось, что, кроме нее, в комнате находился еще один человек. Немолодой кряжистый мужчина в белом халате. Он стоял у стола, что-то убирая в саквояж.
Вот что означает боль в левом предплечье. Мне сделали укол.
Врач приблизился к дивану, подождал, пока господин Скоробогатов поднимется с колен и отойдет в сторону, взял мое запястье, глядя на свои наручные часы, посчитал пульс.
Бережно опустив мою руку, мужчина благожелательно мне кивнул и, заявив:
— Она в порядке, — направился к двери.
Мы все трое сказали спасибо сутуловатой спине.
Спина промолчала и скрылась за дверью.
— Его не удалось догнать?
Я спросила о том, что меня беспокоило почти так же, как жизнь Юры. Костя понял, о чем я говорю.
— Нет. Он скрылся где-то во дворах. Милиция ищет.
— А здесь есть кто-нибудь из милиции?
— Да. Капитан с Петровки ждет, когда с тобой можно будет поговорить.
— Уже можно. Вера Игоревна, попросите его зайти минут через пять.
Она повернулась идти, но я остановила ее:
— И еще, пожалуйста, найдите и передайте с ним досье по Юрмале.
Вера вышла. Я села на диване, поправляя одежду и прическу.
Костя сел рядом, внес свою лепту, погладив меня по голове и застегнув одну из пуговок на платье.
— Ты думаешь, это Пуппинь?
Я не ответила, обняла мужа за шею, заглянула в глаза:
— Костенька, у нас будет ребенок.
В синих глазах метнулся ужас. Я невольно улыбнулась.
— Я не сошла с ума. Нашего сына зовут Костя.
Ему семь месяцев. Он очень похож на тебя.
Я отвернулась от потрясенного мужа, чтобы дать ему возможность переварить услышанное. В это время дверь открылась, и я встала навстречу входящему в комнату мужчине.
Милиционер выглядел лет на тридцать и казался усталым, много повидавшим и ко всему готовым.
Я протянула ему руку, он пожал ее, явно смиряя силу, и назвал себя.
Я вернулась на диван к Косте и предложила сесть вошедшему, где ему удобнее. Он огляделся, выбрал один из стульев и, поставив его напротив меня, сел, устойчиво расставив ноги.
Дождавшись его взгляда, я заговорила:
— Этого человека зовут Влад. Очевидно, Владислав. Фамилия либо Прохоров, либо Прохоренко. Он живет в Риге. Работает на человека по фамилии Пуппинь. У нас есть его фото.
Милиционер по-прежнему прижимал к боку папку, которую принес с собой. Он смотрел на меня с хмурым удивлением и не сразу понял, чего я хочу, когда я потянула папку за уголок.
Получив папку, я раскрыла ее, и из конверта, прикрепленного к внутренней стороне обложки, достала пачку фотографий. Перетасовав их, одну протянула капитану.
Снимок был сделан мной в Женеве из окна отеля.
На фоне машины стояли два парня. Я ткнула пальцем в левого, щеголеватого белокурого красавца.
— Алло?
— Елена Сергеевна? Это Бронштейн. Добрый вечер.
— Левушка, голубчик! Вас сам Бог послал.
— Как вы? Я слушаю в машине радио. Только что в «Новостях» передали про покушение…
— Спасибо за звонок. Я уже сама вам звонила. И домой, и на работу. Вас нигде нет.
— Что случилось? Вам нужна моя помощь?
— Да. Левушка, они меня не пускают!
— Кто не пускает? Куда? Ну-ка возьмите себя в руки и объясните толково.
— Да. Сейчас.
Я несколько раз глубоко вздохнула и, кажется, действительно взяла себя в руки.
— Лева, мой телохранитель помещен в реанимационное отделение. Меня к нему не пускают.
— И не пустят. Существует правило. В реанимацию допускается только персонал отделения.
— Но что же мне делать? Я должна его увидеть.
Сделайте что-нибудь. Пожалуйста, помогите мне! Они никого не слушают. И денег не берут.
— Хорошо. Я ничего не обещаю, но попытаюсь.
Позже позвоню. Держите себя в руках.
Не знаю, что он сделал, но мне позвонил сам заведующий отделением и сухо сообщил, что завтра после обеда меня пропустят к их пациенту.
— Не более пяти минут. — И, не слушая мои всхлипы и благодарный лепет, отключился.
Олег повез меня сам. Влад все еще скрывался. А возможно, он покинул Москву, хотя милиция заверила нас, что делает все возможное.
Никто и не сомневался.
Я понимала, как господину Скоробогатову хочется запереть меня в «домушке» под охраной взвода автоматчиков. Но он молчал. И когда я собралась в больницу, тоже ничего не сказал. Только вскинул на меня несчастные серые глаза.